Революция слёз

Бунт униженных пенсионеров обнажил язвы российской демократии

Уличные протесты против монетизации льгот реанимировали публичное обсуждение некомпетентности высшей российской власти. Однако стихийные возмущения пенсионеров чреваты маргинализацией оппозиционных ожиданий и радикализацией репрессивной политики кремлевских стратегов.

Лубянская элита, прочно оккупировавшая апартаменты центральной власти, явно не ожидала столь мощных сюрпризов от наиболее стабильной (читай - покорной) части своего пассивного электората.

Лавинообразное развитие событий, помноженное на неконтролируемый их характер, ввергло вассалов-исполнителей реформы и их сеньоров-разработчиков в давно забытое состояние удивительной растерянности. Раздрай в коридорах власти был заметен даже сквозь деформированную призму послушных государственных СМИ, не успевавших в состоянии постпраздничного аффекта отделять зерна от плевел в противоречащих друг другу директивах Кремля.

Стало ясно, что этой власти можно не бояться. Не важно, по какому именно поводу. Важно, что этот урок уже не может пройти бесследно.

Хаотичность ситуации и очевидная неспособность власти внятно аргументировать свои действия или хотя бы вычленить виновных и как можно нагляднее их наказать предоставили богатую пищу для сентенций о том, насколько велика пропасть между власть предержащими и народом и какой диагноз может вынести общество своим еще вчера желанным лидерам на основе обрисованных симптомов.

В одночасье в недрах российской политтехнологической мысли несколько известных всей стране диагностов выработали ряд изящных теорий, проливающих свет на преступную недальновидность власти с утонченных позиций внутриаппаратных интриг.

По одной из версий, топорная разработка и клюквенное исполнение Федерального закона № 122 – дело рук некой эфемерной «пятой колонны» «семейных» либералов, закативших в сплоченный стан гэбэшных силовиков своеобразного «троянского коня». Тем самым авторы-вредители подставили своих политических хозяев и лично их предводителя, а также обеспечили себе плацдарм для возможного продвижения (возвращения) во власть.

Кроме того, в наэлектризованном воздухе витает даже предположение о том, что в свете предстоящих назначений региональных лидеров Кремль решил испытать на прочность будущих наместников, спровоцировав социальную нестабильность в регионах. Логика эксперимента укладывается в формат телевизионной игры «Остаться в живых» - кто искусно сгладит углы неотесанной реформе, тот и получит заветный мандат доверия из рук главнокомандующего деревянными солдатами.

В качестве весомого приложения к теории о президентской социальной викторине по Дарвину приводят фамилии породистых специалистов по площадному пиару, среди которых особенно выпукло стоит фигура Александра Казакова, ранее сгонявшего на митинги русских школьников из Риги. Сегодня ему приписывают организацию и проведение ряда провокационных полит-шоу, цинично сопровождавших массовые демонстрации пенсионеров в Петербурге и Подмосковье. По высокопоставленным слухам, именно интеллектуальным усилиям г-на Казакова принадлежит идея размещения на Невском проспекте в период акций протеста палаток оранжевого цвета.

Однако виртуозам политических баталий не удалось загнать набиравшее обороты стихийное антимонетизационное движение в привычные модели манипулируемого поведения, когда любое крупное социальное явление априори контролируется или координируется затаившимися марионеточниками от власти.

Повседневная практика с упрямой убедительностью констатирует, что разного рода теории заговора в отношении бунтующих льготников на данном этапе выглядят по меньшей мере ущербно.

К большому сожалению, столь же ущербно и контрпродуктивно смотрится и сам накал пенсионных страстей. По целому ряду причин непрекращающиеся акции протеста уже не дают серьезных оснований для восторженных декламаций о возрождении активной гражданственности в России.

На деле зимние антиправительственные митинги разобщены, социально изолированы и малоперспективны.

Во-первых, в зависимости от конкретных особенностей монетизации в различных регионах страны наблюдаются разные степени интенсивности социальных волнений, что придает удивившей мир гражданской активности пенсионеров сугубо потребительский характер. Пафос политических лозунгов и масштабность митингов находятся в обратно пропорциональной зависимости от уровня обещанной чиновниками компенсации и их готовности к компромиссам.

Многочасовое стояние пенсионеров на морозном ветру почти не обнаруживает никакой сущностной связи с выдвижением и отстаиванием стратегических политических интересов. И проблема обесточивания напряженной ситуации видится властям не политической, а технической, решаемой в оперативной обстановке посредством привычного набора административно-фискальных рычагов – едва ощутимого повышения размеров компенсационных выплат, договоренностей с транспортниками, привлекательными обещаниями относительно будущих повышений пенсий и т. д.

Во-вторых, пожилые льготники оказались социально изолированными в своей борьбе за реставрацию системы социальных обязательств государства. Несмотря на то, что принятие злополучного закона одномоментно бросило на произвол рыночной судьбы более сотни различных категорий льготников, ни ветераны войны, ни узники фашистских лагерей, ни инвалиды первой и второй группы, ни сотрудники правоохранительных не встали в один ряд со стариками. Российское общество снова «пощеголяло» своей неистребимой способностью подавлять приступы недовольства властью и аккумулировать их до кризисной точки где-то в народных глубинах – в страхе перед карательным аппаратом государства или даже просто в страхе перед самими решительными действиями протеста, диссонирующими с исторически сложившейся патриархальной традицией социального существования. Непубличное сочувствие, смешанное с очевидным наплевательством, вдвойне губительно в контексте сложившейся ситуации.

Услужливое для властей равнодушие, проявленное гражданами в ответственный исторический момент, выявило масштаб деформированности и запущенности российского гражданского общества – единственно возможного инструмента цивилизованного давления на власть в демократическом мире. Основная масса граждан страны не захотела проявить солидарность с ущемленными стариками – и проиграла сама.

В-третьих, в период развертывания информационного общества трудно себе представить поступательное движение того или иного публичного процесса без массированной поддержки СМИ. Протесты против монетизации с самого начала весьма дозированно просачивались на телеэкраны, гипнотизирующие умонастроения пассивного большинства. Теперь новые бенкендорфы принялись за осуществление беспрецедентной подмены фактов и понятий. В их интерпретациях уже не прослеживается причинно-следственная связь между реформой и митингами, и сторонников инквизиторской монетизации, судя по выпускам госновостей, уже даже больше, чем ее противников, хотя практически все опросы общественного мнения показывают обратное.

Наконец, пару слов об исторической специфике русского бунта, всполохи которого отражаются на лицах митингующих пенсионеров. Никаких аналогий или хотя бы отдаленной родственной взаимосвязи между «льготным бунтом» в России и демократическими революциями на Украине и в Грузии попросту нет. На киевском майдане стояли и не расходились на протяжении месяцев граждане разных возрастов, национальностей и вероисповеданий во имя отчетливо осознаваемых политических целей и задач.

На улицах российских городов оскорбленная толпа оперирует риторикой идеологической непримиримости, в которой замешаны и горечь развала великой страны, и чубайсовская приватизация и зурабовская монетизация. Это чистой воды агрессия, направить которую можно только против, а не во имя чего-то.

Представители всех противостоящих режиму оппозиционных партий и движений не прекращают попыток сориентировать всплеск народного возмущения в некое выгодное русло. На данном этапе устремления сторон одновекторны, однако, в сущности, им совсем не по пути. Энергию пенсионного недовольства бесконечно трудно направить в конструктивное измерение. Случись так (но это сейчас почти невероятно), что протесты принесли бы ожидаемые плоды в виде отставки правительства и роспуска Федерального Собрания, то к власти на фоне разгорающейся тотальной ненависти, скорее всего, пришли бы силы националистического или косного ультра-социалистического толка. Что хуже – Дума, населенная беспринципными андроидами, или Дума, забитая фашистами-экспроприаторами? - вопрос отнюдь не риторический.

В реальности риторичен и злободневен другой вопрос. Есть ли еще шансы перерастания бунташного пенсионного движения в осмысленный протест консолидированного сообщества граждан?

К сожалению, консолидация общества не произошла. Граждане, в чьих руках нечаянно оказался ключик от задраенного люка камеры авторитаризма, отстранились от пожилых страдальцев и остались по домам пережевывать информационную кашу сервильного телевидения.

Российское общество, своевременно не поддержавшее протестный посыл пенсионеров, упустило шанс и право выдвигать ультиматумы власти. В условиях информационной блокады и уже развернувшихся преследований буквально вчера наметившийся прорыв уже остался в анналах новейшей истории.

Игорь ЗИНАТУЛИН.

От редакции. По сообщению организаторов, очередной митинг протеста против федеральной реформы системы социальных обязательств государства пройдет в субботу, 12 февраля, на площади Ленина в Пскове. Начало в 11 часов.