День без названия

На подходе двенадцатая годовщина того, что до сих пор деликатно называют «событиями октября 1993 года», – российской «малой гражданской войны». Отсутствие названия на самом деле отсутствие общего понимания: что же произошло тогда в Москве?

В октябре 1993-го Михаил Яковлевич Гефтер, поражённый случившимся и тогда же вышедший из Президентского совета, писал: «Что это? Мятеж призраков вчерашнего и даже позавчерашнего дня? Или восстание новых, рыночной поры, изгоев и париев? Либо еще и причудливая, чудовищная смесь безвластия и всевластия, безвластия во всевластии, которое вовлекло в себя тысячи и тысячи душ и оказалось способным довести их едва ли не до всеобщего помешательства? Или также необдуманная, но преднамеренная провокация - этот сообщающийся сосуд, заставляющий вспомнить о 9 января, о Георгии Гапоне, а за ним - шеренгу лиц от обер-полицмейстера до персонажей куда более сиятельных? А может, все это соединилось в непредусмотренном раскладе? Нет нужных слов...»

Но ведь слов-то этих нет и по сей день!

Что же Россия успела осмыслить? За эти годы о событиях осени 1993-го написано и издано немало, но это отнюдь не прибавило понимания.

Почему?

Отчасти потому, что нынешний российский режим парадоксальным образом наследует двум сторонам того конфликта. Да, сегодняшний Кремль открыто демонстрирует преемственность Белому Дому 1993-го... или же Кремлю 1991-го. Но, расширяя границы власти, президент Путин до настоящего времени по преимуществу лишь реализовывал возможности, заложенные в «суперпрезидентской» конституции 1993 года. Кроме того, идейно нынешний режим в не меньшей степени связан с такими «защитниками демократии», как воевавшие в Останкино спецназовцы из «Витязя». Все эти противоречия легче скрыть, чем рационализировать.

Возникшая за двенадцать лет литература о «чёрном Октябре» зафиксировала в основном позицию одной стороны – проигравшей. И, как точно заметил Дмитрий Александрович Пригов, Октябрь в российском общественном сознании затмил Август. И это, если вдуматься, естественно. Победители в 1991-м были заняты, они пошли во власть, обживали и делили её, ссорились и грызлись. Делали примерно то же, чем в нынешнем Киеве занимаются победители прошлогодней «оранжевой революции». У проигравших в 1993-м таких не было ни властных забот, ни повода конфликтовать – не было ничего, кроме памяти.

В итоге получилось как раз то, о чём предупреждал в 1993-м Гефтер: «... Сегодня страстная односторонность естественна. Раскол, породивший кровь, еще живуч. Но если кто-то попытается насильно сделать немым этот раскол, обезголосить эту распрю, то это будет страшный промах и даже хуже - преступление. Ибо это означало бы - первый спазм гражданской войны превратить в перманентное, скрытое ожидание ее, в готовность к ней...»

С осени 1993 года мы живём в воюющей стране. Кто-то заметил это год спустя, когда танки из октябрьской Москвы вошли прямиком в Грозный. Кто-то осознал на половине круга, в 1999-м.

В октябре 1993 года Михаил Гефтер выступил с идеей общественного расследования событий. Эта работа, в которой принимали участие «мемориальцы», так и не была доведена до конца: начавшаяся год спустя чеченская война забрала все наши силы. А зимою 1995-го умер Михаил Яковлевич...

Настоящего расследования «событий Октября» за двенадцать лет так и не

случилось. Не считать же таковым в самом деле мемуары Руцкого и

Хасбулатова, анонимную «Анафему» и другие тексты, в сумме

представляющие «версию защиты» проигравшей стороны? Версия победителей – прежде всего выводка генералов внутренних войск, сделавших после Октября большую карьеру, – также неубедительна. Наконец, следствие, проводившееся прокуратурой, не только не было доведено до суда по причине амнистии 23 февраля 1994 года, но вошло в тяжкое противоречие с реальностью.

Что же сегодня можно утверждать с уверенностью?

Первое. Никакой «провокации» в успешном прорыве демонстрантов с Октябрьской площади до Белого Дома не было. Руководство московского ГУВД, готовясь к заявленному шествию оппозиции от Октябрьской на Площадь Ильича, перебросило почти все возможные резервы от Белого Дома на другую сторону Москвы-реки и даже на другой конец города. Когда стало очевидно движение демонстрантов по Садовому кольцу, они пытались использовать оставшиеся резервы, но просто не успевали.

Второе. Неожиданно успешный штурм мэрии и гостиницы «Мир», где располагался оперативный штаб МВД, и общий драп милиции от Белого Дома также отнюдь не был провокацией. В неразберихе неподалёку от Белого Дома оказался брошенный к месту прорыва резерв – 350 безоружных солдат 21-й Софринской бригады внутренних войск, которые попали под «дружественный огонь». Пытаясь защитить своих солдат, комбриг полковник Васильев безуспешно пытался связаться по рации с кем-то из штаба и наконец выдал в эфир: «Радон-22 [Васильев] говорит. Слушать всем. В результате применения оружия убито 2 моих солдата в бригаде. Предупреждаю, если позволите еще себе стрельбу, уничтожу любого в штабе. Предупреждаю еще раз...» И затем: «Руцкой, Александр Владимирович. Обращается командир бригады Софринской Васильев. Бригада перешла на сторону Белого Дома».

Этот тактический ход Васильева неожиданно серьезно был воспринят обеими воюющими сторонами. Руцкой тут же принялся командовать Васильевым. А Павел Васильевич Голубец (позывной «Утес»), старший офицер в зоне Белого Дома, заместитель командующего Внутренними войсками МВД РФ Анатолия Сергеевича Куликова (позывной «Пион»), решил «предпринять действия отступательные»: «Пион, я Утёс. В гостинице [Мир] никого не осталось. Софринцы перешли на сторону Белого дома. Был открыт со стороны защитников Белого дома огонь. Спецназ только прибыл, и я принял решение вывести людей из зоны огня». В следующие минуты все остававшиеся в мэрии сотрудники МВД покинули здание, разбив витринные стекла цокольного этажа. Они пересекли Калининский проспект и скрылись в переулках.

В это время отряды, штурмовавшие мэрию, залегли после неудачной атаки и пропустили самое интересное – бегство милиции под командой Голубца. И вдруг очередная группа демонстрантов, ничего не подозревая, решила чуть «срезать» дорогу к Белому Дому, пройдя перед изумленными глазами залегших бойцов Макашова по площадке перед мэрией. Поняв, что опасность чудесным образом миновала, атакующие вошли в опустевшее здание.

А в милицейском эфире продолжался переполох: командиры подразделений знали, что случилась катастрофа, и бегство Голубца было воспринято ими как приказ: «Делай, как я!»

Третье. Отошедшие от Белого Дома силы перегруппировывались у площади Маяковского, когда к ним подъехала колонна, шедшая «брать Останкино». Но МВДшные генералы не знали, каковы цели повстанцев, и последовал приказ: пропустить, но проследить за маршрутом движения. Когда стала ясна цель – телецентр, – спецназ на БТРах обогнал белодомовские трофейные грузовики и устремился на улицу Академика Королёва.

Есть и четвертое. Кто первый выстрелил в Останкино? Хотя все видели гранатомёт, но и сами «белодомовцы», и прокуратура, ведшая дело об октябрьских событиях, утверждают, что выстрела не было!

А ещё пятое, шестое и так далее... Вплоть до таинственных снайперов и дремучих мифов о «бейтаре» и прочей «мировой закулисе». Есть темы и вопросы ещё более страшные: а сколько человек погибло? Полтораста? Или...

Московский 1993-й оказался неожиданно похож на «93-й год» Виктора Гюго: там канонира, усмирившего пушку, сорвавшуюся с креплений и разнесшую корвет вдребезги, вначале награждают, а затем –расстреливают. Те же самые генералы, что «прославились» в Останкино, остановив толпу пулемётными очередями, до этого своими неумелыми действиями выпустили ситуацию из-под контроля. И что, они сами себя будут расстреливать, предварительно наградив? Заинтересованных в расследовании не было не только среди побеждённых, но и среди победителей.

События те всё дальше уходят в прошлое. Первая Чечня, взрывы домов, вторая Чечня, Норд-Ост, Беслан – и каждая трагедия рождает новые вопросы. Большая кровь 1993-го забывается. И сбывается пророчество Гефтера: «Первый спазм гражданской войны превратился в перманентное, скрытое ожидание ее, в готовность к ней...»

И у нас нет другого пути, кроме как искать ответы. И тут не может быть срока давности.

Александр ЧЕРКАСОВ,
«Ежедневный журнал».

Автор – член правления общества «Мемориал»