Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Архив
«Однажды взявшись за слово, уже потом никогда не уклониться: писатель - не посторонний судья своим соотечественникам и современникам, он - совиновник во всём зле, совершённом у него на родине или его народом. И если танки его отечества залили кровью асфальт чужой столицы, - то бурые пятна навек зашлёпали лицо писателя. И если в роковую ночь удушили спящего доверчивого Друга, - то на ладонях писателя синяки от той верёвки. И если юные его сограждане развязно декларируют превосходство разврата над скромным трудом, отдаются наркотикам или хватают заложников, - то перемешивается это зловоние с дыханием писателя.
Найдём ли мы дерзость заявить, что не ответчики мы за язвы сегодняшнего мира?»
Александр Солженицын, Нобелевская лекция, 1971-1972 гг.
У имени собственного Александр Солженицын есть смысловые синонимы – это Правда и Мужество. Всю жизнь он шаг за шагом мужественно следовал правде – так, как он ее видел, понимал, как он постигал ее своей жизнью.
Александр Солженицын. Фото из архива семьи Солженицыных
Все, что он сказал и написал, было прожито им. И теми, о подлинной и страшной судьбе которых он написал.
«Кроме всего, что я вынес с Архипелага – шкурой своей, памятью, ухом и глазом, материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах - …» (далее следовал поименный перечень из 227 имен, не раскрытый при публикациях в Париже): так начинался «Архипелаг ГУЛАГ» - книга, ставшая масштабным вкладом в крах людоедского режима коммунизма в СССР.
Солженицын стал самым выдающимся из советских людей, не просто преодолевших сталинизм в себе, но показавших стране и миру его звериный оскал. Именно после Солженицына политическая реабилитация сталинизма невозможна.
Он родился советским человеком и теоретически мог быть успешен в той системе. Если был бы способен жить по лжи. Он – по счастью для страны и мира – оказался неспособен.
Он вырос, имея опыт личной трагедии – его отец погиб в возрасте 27 лет.
Великая Отечественная Трагедия – Вторая мировая война – открыла ему – не способному не видеть правды – правду о Сталине. Именно война разрушила его представления о советской системе. Он написал об этом другу, в письме под именем «Пахана» угадывался Сталин. Письмо перехватили. В личных вещах его нашли составленную вместе с другом «резолюцию», в которой сталинские порядки сравнивались с крепостным правом и говорилось о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм. Солженицын, боевой офицер, капитан, кавалер орденов Отечественной войны и Красной Звезды, получил восемь лет лагерей. Приговор был утвержден Особым совещанием заочно.
В лагерях из Солженицына окончательно выветрился марксизм. Там он вернулся к вере в Бога, от которой временно отринули его красные тридцатые. Там же, в лагере, в 1952 году, он заболел раком. Там же был прооперирован. 13 февраля 1953 года был освобожден, отбыв полный срок, и отправлен «на вечное поселение» в Среднюю Азию. В Ташкенте окончательно излечился от рака. Можно сказать, воскрес. В 1956 году был освобожден без реабилитации, в 1957 году – реабилитирован.
Вернувшись в Центральную Россию, работал учителем астрономии в средней школе в Рязани. И, как посуду ручной лепки, создавал свою правду. Рассказывая школьникам о звездах, он следовал своей миссии, суть которой в тот момент уже была ясна ему.
Напечатанный в 1962 году в «Новом мире» мужественным усилием Александра Твардовского с личного согласия Никиты Хрущева рассказ «Один день Ивана Денисовича» стал одновременно политическим и литературным событием номер один в СССР. Потом, когда его вышлют, все до единой страницы в библиотеках страны, будут вырезаны: «В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря».
После «Одного дня…» Солженицыну стали писать бывшие заключенные со всей страны. Так – на подлинной памяти, крови и слезах – начинался «Архипелаг ГУЛАГ», посвященный «всем, кому не хватило жизни об этом рассказать».
Уже тогда, в самом начале, многое из написанного им не выходило в свет – отрывая от выстраданных работ целые страницы, чтобы обойти цензуру, он все равно терял тексты – это были как потери на войне. Именно опыт компромиссов научил его быть бескомпромиссным.
.jpg)
Александр Солженицын. Фото: «КомменраснтЪ»
В 1964 году он впервые отдает тексты в самиздат – цикл «стихов в прозе» под общим названием «Крохотки». Их напечатали в Германии. Самиздат вышел за пределы СССР.
Уже с поздним Хрущевым, пошедшим вразнос, отношения Солженицына не складывались. Хрущеву больше не нужна была правда о Сталине. С приходом же к власти Брежнева «форточка» захлопнулась окончательно.
В сентябре 1965 г. КГБ конфисковал архив Солженицына, но в самиздате вышли отвергнутые властями «В круге первом» и «Раковый корпус». В феврале 1967 года он тайно завершил «Архипелаг ГУЛАГ», в подзаголовке которого стояло: «1918-1956. Опыт художественного исследования».
В мае 1967 г. он обратился с открытым письмом к IV съезду Союза советских писателей: «Не имея доступа к съездовской трибуне, я прошу Съезд обсудить то нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь.
Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных».
С этого момента власти заметили Солженицына как сильного политического противника.
В Европе выходят «В круге первом» и «Раковый корпус».
В СССР начинается кампания травли Солженицына.
В 1969 году состоялось первое его выдвижение на Нобелевскую премию по литературе. После чего его исключили из Союза писателей СССР.
Уже на следующий год, в 1970-м, Солженицын получает Нобелевскую премию (заочно). Он принимает ее и тем самым бросает прямой вызов власти. Никто, ни один человек, не противостоял в то время властям СССР столь же публично, как Солженицын. Тогда впервые ему предложили уехать из страны. Он отказался.
Это противостояние видел весь мир. Позже, в воспоминаниях, Солженицын назвал его «боданием теленка с дубом» . Дуб в итоге не выдержал.
В конце 1971 — начале 1972 года в Ильинском (под Москвой) Солженицыным была написала Нобелевская лекция к ожидаемому вручению премии в Москве, на частной квартире, ученым секретарём Шведской академии Карлом Рагнаром Гировым. Однако советские власти отказали ему в визе, и церемония не состоялась. Тогда текст лекции был тайно переслан в Швецию и там напечатан в 1972 году на русском, шведском и английском языках в официальном сборнике Нобелевского комитета “Les prix Nobel en 1971”. Одновременно лекция разошлась в самиздате в СССР. А через 18 лет после её написания, в 1989 году, она вышла в журнале «Новый мир»:
«Скажут нам: что ж может литература против безжалостного натиска открытого насилия? А: не забудем, что насилие не живёт одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью. Между ними самая родственная, самая природная, глубокая связь: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием. Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом. Рождаясь, насилие действует открыто и даже гордится собой. Но едва оно укрепится, утвердится, — оно ощущает разрежение воздуха вокруг себя и не может существовать дальше иначе, как затуманиваясь в ложь, прикрываясь её сладкоречием. Оно уже не всегда, не обязательно прямо душит глотку, чаще оно требует от подданных только присяги лжи, только соучастия во лжи.
И простой шаг простого мужественного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! Пусть это приходит в мир и даже царит в мире, — но не через меня. Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает! — зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь — но только не против искусства.
А едва развеяна будет ложь, — отвратительно откроется нагота насилия — и насилие дряхлое падёт.
Вот почему я думаю, друзья, что мы способны помочь миру в его раскалённый час. Не отнекиваться безоружностью, не отдаваться беспечной жизни — но выйти на бой! В русском языке излюблены пословицы о правде. Они настойчиво выражают немалый тяжёлый народный опыт, и иногда поразительно:
ОДНО СЛОВО ПРАВДЫ ВЕСЬ МИР ПЕРЕТЯНЕТ».
Мир рукоплескал Солженицыну. В СССР началась зловещая пауза.
В 1972-73 годах Солженицын работает над «Красным колесом» и готовит к печати «Архипелаг ГУЛАГ».
А затем всё обострилось до предела.
23 августа 1973 года Солженицын дал большое интервью иностранным корреспондентам. В этот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса она сообщила местонахождение одного (в КГБ тогда думали – единственного) экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ» и, вернувшись домой, повесилась.
5 сентября Солженицын узнал об этом и отдал распоряжение печатать «Архипелаг» на Западе (в эмигрантском издательстве YMCA-Press).
Тогда же, 5 сентября, он отправил руководству СССР «Письмо вождям Советского Союза»: «Не обнадёжен я, что вы захотите благожелательно вникнуть в соображения, не запрошенные вами по службе, хотя и довольно редкого соотечественника, который не стоит на подчинённой вам лестнице, не может быть вами ни уволен с поста, ни понижен, ни повышен, ни награждён и, таким образом, весьма вероятно услышать от него мнение искреннее, безо всяких служебных расчётов, — как не бывает даже у лучших экспертов в вашем аппарате. Не обнадёжен, но пытаюсь сказать тут кратко главное: чту я считаю спасением и добром для нашего народа, к которому по рождению принадлежите все вы — и я».
Это был первый солженицынский подробный план реформирования жизнеустройства всей страны.
Письмо завершалось словами: «Чтобы не задохнулись страна и народ, чтобы они имели возможность развиваться и обогащать нас же идеями, свободно допустите к честному соревнованию — не за власть! за истину! — все идеологические и все нравственные течения, в частности все религии — их некому будет преследовать, если их гонитель марксизм лишится государственных привилегий. Но допустите честно, не так, как сейчас, не подавляя в немоте, допустите его с молодежными духовными организациями (не политическими совсем), допустите их с правом воспитывать и учить детей, с правом свободной приходской деятельности… Допустите свободное искусство, литературу, свободное книгопечатание не политических книг, Боже упаси! не воззваний! не предвыборных листовок — но философских, нравственных, экономических и социальных исследований, ведь это всё будет давать богатый урожай, плодоносить — в пользу России…
Чего вам опасаться? Неужели это так страшно? Неужели вы так неуверены в себе? У вас остаётся вся неколебимая власть, отдельная сильная замкнутая партия, армия, милиция, промышленность, транспорт, связь, недра, монополия внешней торговли, принудительный курс рубля, — но дайте же народу дышать, думать и развиваться! Если вы сердцем принадлежите к нему — для вас и колебания не должно быть!
А ещё ведь и такая потребность бывает в человеческой душе — искупление прошлого?..»
В качестве ремарки к письму Солженицын приписал пророческие слова: «Вы можете с негодованием или смехом отбросить соображения какого-то одиночки, писателя. Но с каждым годом то же самое будет настойчиво предлагать вам жизнь — по разным поводам, в разное время, с разными формулировками — но именно это. Потому что это осуществимый плавный путь спасения нашей страны, нашего народа.
…Ваше заветное желание, чтобы наш государственный строй и идеологическая система не менялись и стояли вот так веками. Но так в истории не бывает. Каждая система или находит путь развития или падает».
Это был – публичный политический манифест, призыв к модернизации страны.
24 сентября 1973 года КГБ через первую жену Солженицына Наталью Решетовскую предложил писателю официальное опубликование повести «Раковый корпус» в СССР в обмен на отказ от публикации «Архипелага ГУЛАГа» за границей.
Солженицын от предложения отказался. Это был его Рубикон.
В последних числах декабря 1973 г. было объявлено о выходе в свет первого тома «Архипелага ГУЛАГа» за рубежом. В советской прессе началась массированная кампания очернения Солженицына как предателя родины. Появляется ярлык «литературного власовца».
В январе 1974-го он пишет статью «Образованщина»: «…Потеря в образовании — не главная потеря в жизни. Потери в душе, порча души, на которую мы беззаботно соглашаемся с юных лет, — непоправимее.
Жаль молодежь? Но и: чьё же будущее, как не их? Из кого ж мы и ждем жертвенную элиту? Для кого ж мы и томимся этим будущим? Мы-то стары. Если они сами себе не построят честного общества, то и не увидят его никогда».
7 января 1974 г. выход «Архипелага ГУЛАГ» и меры «пресечения антисоветской деятельности» Солженицына были обсуждены на заседании Политбюро ЦК КПСС. Обсуждались высылка и ссылка. Юрий Андропов настоял на высылке, Леонид Брежнев и остальные постепенно с ним согласились. 12 февраля Солженицын был арестован и обвинён в измене Родине. 13 февраля он был лишён советского гражданства и выслан из СССР в ФРГ. 29 марта СССР покинула семья Солженицына.
12-м февраля 1974 года датирована его статья «Жить не по лжи!»: «Так круг — замкнулся? И выхода — действительно нет? И остаётся нам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь само?
Но никогда оно от нас не отлипнет само, если все мы все дни будем его признавать, прославлять и упрочнять, если не оттолкнёмся хотя б от самой его чувствительной точки.
От — лжи.
Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь — его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несёт, и кричит: “Я — Насилие! Разойдись, расступись — раздавлю!” Но насилие быстро стареет, немного лет — оно уже не уверено в себе, и, чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, — непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо кладёт насилие свою тяжелую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи — и в этом вся верноподданность».
Это был – прямой призыв к общенациональному гражданскому неповиновению. Это был – нравственный выход для страны.
Он много ездит и выступает в университетах, лучших университетах мира. Он лично, своим дыханием пытается согреть будущую мировую элиту – в надежде, что она будет более мужественна и более духовна, что по сути – две стороны одной медали.
Вот отрывки из его выступления в университете Гарвада 8 июня 1978 года:
«Всю жизнь проведя под коммунизмом, я скажу: ужасно то общество, в котором вовсе нет беспристрастных юридических весов. Но общество, в котором нет других весов, кроме юридических, тоже мало достойно человека. (Аплодисменты.) Общество, ставшее на почву закона, но не выше, — слабо использует высоту человеческих возможностей. Право слишком холодно и формально, чтобы влиять на общество благодетельно. Когда вся жизнь пронизана отношениями юридическими, — создаётся атмосфера душевной посредственности, омертвляющая лучшие взлёты человека. (Аплодисменты.).
Перед испытаниями же грозящего века удержаться одними юридическими подпорками будет просто невозможно».
Он критикует Запад с той же страстностью, с которой критиковал Советскую власть:
«В сегодняшнем западном обществе открылось неравновесие между свободой для добрых дел и свободой для дел худых. И государственный деятель, который хочет для своей страны провести крупное созидательное дело, вынужден двигаться осмотрительными, даже робкими шагами, он всё время облеплен тысячами поспешливых (и безответственных) критиков, его всё время одёргивает пресса и парламент. Ему нужно доказать высокую безупречность и оправданность каждого шага. По сути, человек выдающийся, великий, с необычными неожиданными мерами, проявиться вообще не может — ему в самом начале подставят десять подножек. Так под видом демократического ограничения торжествует посредственность.
Подрыв административной власти повсюду доступен и свободен, и все власти западных стран резко ослабли. Защита прав личности доведена до той крайности, что уже становится беззащитным само общество (Аплодисменты)... от иных личностей, — и на Западе приспела пора отстаивать уже не столько права людей, сколько их обязанности. (Аплодисменты).
Напротив, свобода разрушительная, свобода безответственная получила самые широкие просторы. Общество оказалось слабо защищено от бездн человеческого падения, например от злоупотребления свободой для морального насилия над юношеством, вроде фильмов с порнографией, преступностью или бесовщиной (Аплодисменты): все они попали в область свободы и теоретически уравновешиваются свободой юношества их не воспринимать. Так юридическая жизнь оказалась не способна защитить себя от разъедающего зла».
…Он прожил за границей до 1994 года – сначала в Европе, потом – в США. Гражданство СССР, сокрушенного его «Архипелагом», ему вернули в 1990 году.
За это время он успел перессориться с властями практически всех стран, где бывал и жил. Он был абсолютным оппонентом власти в ее современном виде. К нему стала холодно относиться доселе превозносившая его пресса: он был не просто неполиткорректен, он был вызывающе назидателен и безапелляционен. Очень многие его мысли могли понять только те, кто страдал лично. До них надо было подняться, как на Голгофу. А таких людей во власти и прессе быть не могло. Солженицын сказал: «Я уже привык, что публичное покаяние — везде в современном человечестве — самое неприемлемое действие для политических фигур». С ним не соглашались публично. Он никак не воспринимал критику. Постепенно он практически полностью разошелся и с русской эмиграцией, и с современными политическими элитами. Он жил один, мыслил один и остался на вершине – один.
В июле 1990-го он написал «Как нам обустроить Россию». Текст начинался словами: «Часы коммунизма – свое отбили. Но бетонная постройка его еще не рухнула. И как бы нам, вместо освобождения, не расплющиться под его развалинами».
«Мы – на последнем докате», заявлял Солженицын и продолжал: «Кто из нас теперь не знает наших бед, хотя и покрытых лживой статистикой? Семьдесят лет влачась за слепородной и злокачественной марксо-ленинской утопией, мы положили на плахи или спустили под откос бездарно проведенной, даже самоистребительной, «Отечественной» войны – треть своего населения».
Статья вышла в свет в специальном выпуске «Комсомольской правды» 18 сентября 1990 года. Он верил, что его правда, выстраданная им годами вера в возможность справедливого жизнеустройства в России, тиражированная в миллионах экземпляров, наконец-то востребована и будет воспринята страной: «Разумное и справедливое построение государственной жизни – задача высокой трудности, и может быть достигнуто только очень постепенно, рядом последовательных приближений и нащупываний. Эта задача не угасла и перед сегодняшними благополучными западными странами, надо и на них смотреть глазами не восторженными, а ясно открытыми, - но насколько ж она больней и острей у нас, когда мы начинаем с катастрофического провала страны и разученности людей.
Непосильно трудно составлять какую-либо стройную разработку вперед: она, скорее всего, будет содержать больше ошибок, чем достоинств, и с трудом поспевать за реальным ходом вещей. Но и: нельзя вовсе не пытаться».
Четыре года спустя, в 1994-м, он прилетел во Владивосток и проехал на поезде с выступлениями всю страну, до Москвы. Он надеялся, что настал час его идей.
Не настал.
Солженицын всю жизнь верил в возможность нравственной реабилитации народа.
Он – один из немногих – обладал способностью видеть страну, народ целиком как единое духовное тело.
Его политические взгляды, даже в самой радикальной своей части, не могут быть выше его нравственного императива. Они тоже – результат ежедневного страдания.
Даже не принимая их, надо понимать: после Солженицына возможно в практическом поле России обсуждать все, что угодно: демократию, монархию, унию – все, что угодно, кроме чумы тоталитаризма, кроме морового поветрия большевизма. Солженицын – больше, чем кто-либо другой, сделал практический возврат большевизма к власти в России невозможным. Он верил, что «…все народы, испытавшие на себе коммунизм, осознают именно в нем виновника столь горького пятна своей истории». Он написал книги, которые являются достаточным материалом для этого осознания.
Он произнес поразившее страну словосочетание: «Сбережение народа», если полностью – «сбережение гибнущего народа».
Его поняли очень вульгарно – как будто он говорил о демографии. А он говорил – о культуре и нравственности.
О нынешних оппонентах российской власти за год до кончины он сказал коротко: «К большому сожалению, в России еще нет конструктивной, внятной и многочисленной оппозиции. Очевидно, что для ее формирования, как и для зрелости других демократических институтов, понадобится больше времени и опыта».
О русской литературе тогда же: «Я верю, однако, что справедливость и совестливость не выветрятся из основы русской литературы и она еще послужит высветлению нашего духа и глубине понимания».
Он всегда был абсолютным камертоном гражданского и нравственного оппонирования властям. Он никогда не сказал им «спасибо». Он отказался в 1990 году от Государственной премии России за «Архипелаг ГУЛАГ», не пожелал «собирать почет» на страданиях миллионов. В 1998 году, прочитав его «Россия в обвале», Борис Ельцин наградил его орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Солженицын отказался принять награду «от Верховной Власти, доведшей страну до нынешнего гибельного состояния». Сказал, правда, что, может быть, когда-нибудь эту награду примут его сыновья, если власть изменится.
Но в 2006 году он принял Государственную премию от Владимира Путина, объяснив это так: «Нынешняя Государственная премия присуждается не лично Президентом, а высоким экспертным сообществом. В Совет по науке, который выдвинул меня на эту премию, и в Совет по культуре, который поддержал это выдвижение, входят самые авторитетные в своих областях, высокоуважаемые люди страны».
Он хотел верить в то, что наконец услышан. Ему не было важно признание – ему нужно было быть услышанным. Он совершенно безнадежно надеялся на это до последней минуты.
В своем последнем развернутом интервью (журналу «Шпигель»), в ответ на вопрос: «Вы боитесь смерти?» он ответил: «Нет, уже давно не испытываю перед смертью никакого страха. Вот в юности надо мной реяла ранняя смерть моего отца (в 27 лет) — и я боялся умереть прежде, чем осуществлю свои литературные замыслы. Но уже между моими 30 и 40 годами я обрел самое спокойное отношение к смерти. Ощущаю ее как естественную, но вовсе не конечную веху существования личности». Журналист попытался смягчить тему: «Мы во всяком случае желаем вам еще многие лета творческой жизни!». Ответ Солженицына был краток: «Нет, нет. Не надо. Достаточно».
Через год он ушел.
Солженицын дожил до краха побежденной им коммунистической системы.
Но разрушение тоталитаризма не было его единственной и – более того – главной целью. По большому счету, он сначала пытался перевоспитать коммунизм, а затем защищался от него, боролся с ним – чтобы выжить. Выжить самому и всему народу.
Но главная цель его страдальческого духовного труда заключалась в том, чтобы взращивать и приумножать нравственность: в политике, искусстве и культуре, в сотворении народа как сообщества.
Эта цель не достигнута. Она не могла и не может быть достигнута усилиями одного человека и даже усилиями властей, она может быть достигнута только неустанными ежедневными трудами самого народа.
Аскетичный и неутомимый воспитатель народа Александр Солженицын сказал и написал достаточно для того, чтобы его читали, перечитывали, осмысливали и сто, и двести лет спустя.
Солженицын – это вера в возможность победы Добра над Злом, возможность справедливого жизнеустройства, возможность честной жизни.
Второе, совершенно символическое название рассказа «Матренин двор» – «Не стоит село без праведника» – стало Истиной, которую невозможно оспорить.
Он был абсолютным идеалистом, конечно.
Но – большая редкость – Александр Солженицын представил миру главное доказательство подлинности своих убеждений – свою жизнь.
Органическая потребность жить не по лжи, которой он строго повиновался, помогла ему твердо нести крест своего предназначения.
Жить не по лжи – остается главным его завещанием своему народу.
Мы не знаем сейчас, будет ли это завещание понято и осознано в достаточной мере.
Но такая возможность у народа России есть.
.jpg)