Статья опубликована в №43 (412) от 29 октября-04 октября 2008
Культура

Встретились Пушкин с Андерсеном

Зал Пушкина в Себежском училище для юношей-правонарушителей придал двум столичным художникам веру в духовное возрождение России
 Марина КУЗЬМИНА 29 октября 2008, 00:00

Зал Пушкина в Себежском училище для юношей-правонарушителей придал двум столичным художникам веру в духовное возрождение России

19 октября, в День лицея, в Себежском специальном профтехучилище, более известном как училище для юношей-правонарушителей, когда-то бывшем даже колонией, состоялось открытие зала Пушкина. Еще несколько лет назад в училище появился Зал Андерсена. Гадкий утёнок, ставший прекрасным лебедем из сказки Ханса Кристиана Андерсена, стал эмблемой училища, а его директор Сергей Семенов в 2005 году, когда Дания и весь мир отмечали 200-летие со дня рождения писателя, стал лауреатом премии Андерсена и получил звание Посла Андерсена в России. Единственный в тот год на весь мир. Наверное, это что-то вроде датской Нобелевской премии мира.

Директор Себежского спецучилища
Сергей Семенов мечтал создать
зал Пушкина и открыл его.
Фото: Марина Кузьмина
Тогда в Себежском спецучилище и появился зал Андерсена – с портретом великого сказочника и портретом датской королевы, с картинами и фонтаном. И теперь осуществилась еще одна мечта – рядом с залом Андерсена открыт зал Пушкина. В нем – скульптура работы московского мастера Марьи Валентиновны Горчаковой, зеленые стены, белые колонны, картины, светильники. Пространство для бальных танцев.

В маленький Себеж на открытие зала Пушкина специально приехали народный художник России, председатель Российского фонда Х. К. Андерсена, лауреат международной премии Х. К. Андерсена Борис Диодоров, известнейший иллюстратор Андерсена, и заслуженный художник России, член-корреспондент Академии художеств, скульптор Дмитрий Тугаринов, автор еще не установленного памятника Андерсену в Москве.

В 2006 году именно Борис Диодоров привез в Пушкинский заповедник факсимильную копию единственного находящегося в Дании автографа Пушкина – первой страницы из знаменитой «Капнистовской тетради» его стихов, вырванной и посланной Хансу Кристиану Андерсену по его просьбе Элизой фон Мандерштерн, одной из трех дочерей русского генерала Карла (Фридриха) Егоровича Мандерштерна, с которыми он встретился в пансионате городка Монтрё в Швейцарии в августе 1862 года. Тогда же Андерсен попросил прислать ему из России стихи Пушкина. И лист доставшейся позже графу Петру Ивановичу Капнисту тетради Пушкина, на котором рукой поэта еще в марте 1825 года были написаны стихотворение «Пробуждение» и начало элегии «Друзьям» (всего в тетради было 19 листов), был вырван из тетради сорок лет спустя, в начале 1865 года, молодой женой Петра Капниста Екатериной Евгеньевной, урожденной Мандерштерн, передан ею своей двоюродной сестре Елизавете (Элизе) Карловне Мандерштерн, которая и переслала его Андерсену в мае того же года. Об этой почти сказочной истории есть прекрасная и подробная статья литературоведа, переводчика, доктора филологических наук Людмилы Брауде.

И только спустя сто сорок один год благодаря Борису Диодорову этот лист увидели снова в России. А в 2008 году Ханс Кристиан Анденсен и Александр Сергеевич Пушкин встретились в Себеже. Специально для этого дня воспитанникам Себежского училища пошили лицейские костюмы.

С впервые посетившими Себеж Борисом Диодоровым и Дмитрием Тугариновым беседовала журналист Марина Кузьмина.

«Москва – это совершенно не Россия»

- Дмитрий Никитович, что связывает Вас с Псковской областью и что есть Псковская область сегодня для столичных художников?

Тугаринов: Вообще у нас как-то принято смотреть на столицу с благоговением. Но Москва – это совершенно не Россия. У нас есть убеждение, что духовное возрождение, духовное вливание придет из периферии. Я преподаю в институте, московские дети – они уже такие… всё они знают, все они очень умные... Им очень трудно что-то дать, в то время как из провинции приезжают ребята с абсолютно здоровой психикой, с очень неплохими знаниями, но главное – у них есть интерес и желание что-то сделать, как-то продвинуть профессию.

Но, даже не говоря о профессии, Псковская область – это наш западный край, здесь очень интересно, здесь своя история. Один Пушкин чего стоит, и вот это училище – очень интересная и уникальная ситуация. И его директор, с которым я познакомился в Дании, на датских Андерсеновских тожествах, совершенно влюблен в свое дело, не мыслит себя вне этого. Это пример того, к чему надо стремиться, потому что сейчас беда – многие заражены денежной болезнью. Они все считают, что для того, чтобы что-то сделать, нужны какие-то материальные вливания. Конечно, материальные вливания нужны, но они не на первом месте и даже не на втором. И чем на более дальнее место эти материальные вливания отставить – ну как-то постараться так делать, тем лучше будет для результата. Потому что делать и ориентироваться на какие-то финансы нельзя, это ситуация тупиковая, и весь мир сейчас в этот тупик залез. Просто пока еще не все говорят, еще не настало время, как в той сказке Андерсена, сказать, что король голый, еще идет эта эйфория, идет это торжество. Люди ходят голые и считают, что они одеты в прекрасные одежды. На самом деле они голые. Просто еще не пришло время, может, даже еще не родился тот ребенок, который скажет: а король-то голый. Чтоб все сообразили, что и как.

«Это всё было душераздирающим»

Воспитанники Себежского спецучилища
на открытии Пушкинского зала.
Фото: Марина Кузьмина
Диодоров: Связь с Псковской землей у меня началась очень рано, с 1958 года, когда я учился в художественном институте имени Сурикова. На третьем курсе была положена свободная практика, и все говорили, куда они хотят поехать писать работы. Я настолько был наслышан про Псков, псковитянку Ольгу, что я сказал: конечно, Псков! И когда я приехал в 1958 году, я был не то что расстроен... Я был просто потрясен трагедией, как все святыни, все известные церкви в то время лежали почти в руинах. На церквях не было крестов. Я писал этюды, конечно, с малой верой в то, что это когда-то можно восстановить. Деревца были маленькие посажены, еще Всеволод Смирнов только-только начинал, Борис Скобельцын, Савва Ямщиков. Мирожский монастырь – там Бог знает что творилось, грунтовые воды смывали фрески. В общем, это все было душераздирающим.

Спустя, наверное, лет десять мы путешествовали с женой и заглянули в Псков, тогда был кемпинг, который куда-то исчез потом. Но он позволил нам все объездить, все посмотреть, и я увидел, как псковичи приступили к восстановлению города, уже что-то начинало происходить.

И совсем уже я был потрясен в 1999 году. Когда позвонил мне Георгий Николаевич Василевич, директор Пушкинского заповедника, и позвонил Сергей Александрович Биговчий, он был, кажется, атташе по культуре при тогдашнем губернаторе Евгении Эдуардовиче Михайлове, они пригласили меня приехать с выставкой.

И я увидел восстановленный из пепелища, из небытия этот красивейший город, который для меня и раньше отличался своей архитектурной самобытностью, потому что я знал увлечения архитектора Алексея Викторовича Щусева, который строил Марфо-Марьинскую обитель в Москве. В Пскове архитектура, которая сродни скульптуре. Мне казалось, что это здания, не выверенные по линейке, а сделанные руками ваятеля. И я увидел, как это опять восстает из пепла. С тех пор у меня началась дружба с Псковом. У меня там были выставки, я много рисовал Пушкиногорье – это все как бы в одной связи было, потому что и Сергей Биговчий, и Евгений Михайлов, и Георгий Василевич, и Валентин Курбатов, и Александр Стройло образовали ту компанию, с которой я общался здесь и в Москве почти ежедневно.

Я счастлив этим. И только я заступил на должность заведующего кафедрой иллюстрации и эстапма в университете печати, бывшем полиграфическом институте, на что меня склонили пойти на старости лет, я сразу же, конечно, приобщил любимых студентов к Псковской области. Сначала были несколько моих выставок в Пушкинском культурно-научном центре, а потом мы с Георгием Николаевичем договорились, что студентов тоже будем приглашать. И он их приглашает теперь два раза в год, потому что они его покорили. Я отбираю тех, кто несёт в себе художественный импульс, способен работать 24 часа в сутки.

- Сейчас Вы подарили училищу альбом работ этих своих воспитанников?

- Да. Первый раз, когда я их привез, это было накануне 8 Марта. Мы договорились, что в 9 часов вечера они придут, будет стол накрыт в Михайловском. В 10 часов их нет, мы подождали до 10 и потом решили все-таки праздник отметить, потому что до 12 времени оставалось мало, иначе мы не успеем сказать нашим любимым женщинам слова, в которых они так нуждаются. И вдруг в 11 часов вечера приходят, один мальчик и, по-моему, 8 или 9 девочек. Приходят промороженные, с этюдником, холстом, и мы хором спросили: Где вы были? - А мы писали! – Я говорю: так ночь уже давно. – А мы под фонарем! И вот этот приход Георгия Николаевича просто поразил. С тех пор он старается их приглашать. И они с кучей новых работ на каждую выставку приезжают. В неурочное время, уже закончив учебный процесс, летом они приезжают самостоятельно. Они влюбились в это место. И результатом этих посещений явился альбом. Кроме натурных этюдов, зарисовок, они сделали цикл цветных литографий. В январе у них будет новая выставка.

«Я категоричен в этих оценках и ответственен»

- Скажите, почему все-таки Пушкин? Несмотря на то, что столько времени прошло, почему именно сквозь Пушкина хочется смотреть на культуру? Почему всегда возвращаются к Пушкину?

Тугаринов: Пушкину так повезло, что он абсолютно бесспорный для абсолютно разных людей. Для людей, которые одни предпочитают Малевича, а другие предпочитают Сурикова. Но и для тех, и для других почитателей таких полярных вещей Пушкин – это нечто общее. Вот Пушкину так повезло, что он всеобщий любимец. И сквозь него можно смотреть. Тем более, это шикарный литературный язык, он же пишет достаточно просто. Без всяких там каких-то литературных заковырок и изысков. Но эта его духовность, доброта, какая-то радость – это у него приоритет. И хочется тоже быть таким.

Диодоров: Я сегодня произнес эти слова, мне не надоедает. Я в этих словах не разочаровался еще и считаю их вообще для художника главными: «…И чувства добрые я лирой пробуждал…». В этих словах – ответственность художника перед миром. Нам не все равно, какой мы мир оставляем, правда? И если он бездуховен, формалистичен – это кошмар, потому что это разговор о материальной стороне дела, это все продается, покупается, это арт-бизнес, он страшнее, чем поп-арт, откровенно дешевый, откровенно рассчитанный на низкокультурную толпу, но это – обман. Если сегодняшний человек не будет получать порцию красоты, причем ежедневную порцию, и порцию веры в доброе начало, то все кончится. Я категоричен в этих оценках и ответственен, кстати. В пушкинские времена все было спокойнее в этом смысле. Вера не была посрамлена, не была уничтожена, как видели мы в своем детстве. Сегодня рядом с Пушкиным называлось имя Андерсена, и эта параллель определена Богом, потому что два верующих человека, естественно, служили высокому. Андерсен тоже говорил, что добро победит в вечности. Это нынешнему художнику приходится об этом думать, потому что нас стало мало. И мы все равно ответственны перед будущим. Мои студенты тоже, кстати.

«Мы видим в культуре утраты, которые большей частью невозвратны»

Художники Дмитрий Тугаринов
и Борис Диодоров специально приехали
в Себеж на открытие зала Пушкина.
Фото: Марина Кузьмина
- Сохранилась ли, на Ваш взгляд, провинциальная культура и как она может развиваться сейчас? Чем столичные художники могут содействовать ее развитию?

Тугаринов: Что такое провинциальная культура, столичная культура? Столичную культуру тоже ведь можно разделить. Мы, Москва, предположим, относительно какого-нибудь Парижа или Рима с Лондоном тоже провинциальная культура. То, что там их кутюрье навыдумывают, наши потом обдирают, тут же у нас это становится модным, а потом это расползается по глубинкам. Ну вы все знаете, что тут обсуждать. Имеются в виду не модные течения, а нечто такое истинное, вечное.

Сейчас у нас всероссийские выставки изобразительного искусства проходят достаточно редко, но проходят. И Союз художников России, дай Бог ему здоровья, этому способствует. Но из Псковской области я не очень кого там встречал... Правда, у меня узкая специализация – скульптор, меня интересует только скульптура. К живописи я очень хорошо отношусь, но меня на нее не хватает.

Диодоров: Я думаю, что здесь больше людей, которые не разуверились. Находясь в контакте с вечной красотой, они все-таки верят, что это будет прирастать. А человек, оказавшийся в этих самых… как города-то большие называются? – да, мегаполисы, он, к сожалению, травмируется ощущением невозвратности. То есть это победить нельзя – нашествие варварского богатства, которое поглощает, всасывает все, как черная дыра, в пропасть. И для души не остается пространства. А здесь это есть.

Бедный человек, безденежный и, понятно, что многие проблемы без этого трудно решать, но можно убрать свою квартиру, можно убрать вокруг дома, это из святого желания сделать свой быт человеческим, нормальным. И эта тенденция существует, слава Богу, и в Пскове Мекка, действительно. Почему Мекка? Потому что в Псков и в Пушкиногорье постоянно ездят светлые личности, великие творцы, они приумножают эту культуру, они наполняют эту атмосферу, создают эту ауру святости и чистоты. Потому что туда еще не проник великий капитал. Я знаю, как страдает Георгий Николаевич, когда видит какое-то новое варварское посягательство на территории. Когда кто-то строит на глазах Михайловского какое-то роскошное частное жилье – это беда историческая.

Когда я был проездом по Европе и пользовался туристскими картами, я видел на многих картах солнышко с лучами. Оказывается, во всех цивилизованных странах существует не только закон о заповедниках, но есть закон о местах, которые просто красивы, которые означают нечто большее и как природная ценность охраняются государством. Там невозможны никакие абсолютно вторжения, строительные агрессии, это просто недопустимо.

- Даже антенну установить невозможно…

- Ничего нельзя абсолютно, потому что это закрыто и охраняется как великая государственная ценность. А природа – великий творец. Это даже, может быть, более драгоценно, чем нечто сделанное человеческими руками, хотя уже существуют и в этом плане ценности, которые нужно охранять не только законом, но и, наверно, соответствующими подразделениями, которыми располагает государство. Потому что капитал агрессивен, понимаете. И то, что мы слышим каждый день слова коррупция и коррумпированность, мы видим утраты в культуре, которые большей частью невозвратны. А это значит, что погибает наша культура, может быть, не в меньшей степени, чем в 1917 году, когда это было планомерно, когда борьба с культурой была программной.

Недаром Андерсен был отлучен от советского общества, да и Пушкин не сразу стал той фигурой, которой для нас является на сегодняшний день. Вот поэтому с этими местами меня связывает надежда в большей степени, может быть, чем с другими. Здесь есть что охранять.

В Псковской области есть такой город Порхов, рядом с которым стоит Строгановское чудо, усадьба в Волышово, разграбленная в недавнее время, но созданная человеком, который создал свой век красоты в России. Существуют Строгановская икона, Строгановские интерьеры, Строгановская школа. Там был конный завод. И здесь ничто не делается в этом направлении, в направлении спасения, а то, что делается, это, конечно, слезы. Это те же слезы, которые я испытал в 1958 году, когда в первый раз увидел Псков. Но зато на крыльце здания районной милиции, сделанного из силикатного кирпича, стоят грифоны из черного камня, которых ваял Строганов, они как-то там оказались.

Хотелось бы надеяться, что и сюда придут настоящие люди, нормальные деньги, и это по крупицам восстановят. И восторжествует то, что обозначит движение России, россиянина к тому, чем мы были всегда, а этот парадокс, который привел к разрушению, придет к своему концу.

- Вы считаете, что возрождение все-таки возможно?

- Конечно, возможно. Надо только молиться Господу, и он даст силы, даст все. Хотя это очень трудно. Я вообще считаю, что 80 лет в одну сторону, это как прилив и отлив, потом 80 лет в другую, медленно…

- Только жить в эту пору прекрасную…

- Неважно, другие-то продолжат.

- Дай Бог.

- А я верующий человек, я верю, что в каком-то другом качестве я еще пригожусь.

«А нам так Пушкин нужен!»

В зале Пушкина есть пространство
для бальных танцев.
Фото: Марина Кузьмина
- Вы сказали, что познакомились с Сергеем Григорьевичем Семеновым в связи с Андерсеном. Вас лично что связывает с Андерсеном?

Тугаринов: Я член авторского коллектива, который выиграл конкурс на изготовление памятника Андерсену в Москве. Борис Аркадьевич Диодоров и небезызвестный Сергей Владимирович Михалков были инициаторами установки памятника великому писателю в Москве. И правительство России, и президент дали им добро. Потом это все спустилось до чиновного мира, они провели конкурс. И на этом закончилось, естественно, денег там нет, теперь они торгуются. Мы с Борисом Аркадьевичем конкурс выиграли, памятник сделали. Вместе ездили в Данию (поскольку он андерсеновед), чтобы подышать тем воздухом, добыть фотографии из музеев, узнать все про Андерсена. Их 148 фотографий, теперь у нас есть этот материал, с помощью его мы и памятник делали. Но он еще не установлен.

- И Вы в Дании познакомились с Сергеем Григорьевичем?

- Познакомились по дороге, в позапрошлом году, когда ездили в Данию.

- И он вам сказал, что здесь такое планируется?

- Да. Милый, общительный, простой и умный человек. С ним есть о чем поговорить, он очень образованный человек. Он очень искренне, по-настоящему любит своих воспитанников, почему у него все и получается. И вот случайно в разговоре, он заметил: ищем Пушкина, хотим сделать зал Пушкина. И я ему говорю: у меня несколько сараев брошенной скульптуры. Он говорит: а Пушкина там нет? Я говорю: да там кого только нет! Он: а нам так Пушкин нужен! Ну, в общем, я им и подарил. Во славу Божию очень хорошо.

«Вышел на сцену очень хороший простой русский человек с мальчиком…»

- Борис Аркадьевич, а Вас что свело с Сергеем Григорьевичем и с этим училищем?

Диодоров: Когда в 2004 году королева Дании Маргарет Вторая получила такую же премию Ханса Кристиана Андерсена, какую я получил в 2001 году, я спрашивал у знакомых мне членов оргкомитета, кого вы готовите в качестве лауреата на юбилей, на 200-летие Андерсена. Те странно среагировали на мой вопрос: нет, говорят, пока не знаем. Но я-то думал, что после королевы кому можно дать эту премию, ну, может быть, рожденному 2 апреля 2005 года датчанину. Вот родится человек – и сразу ему дадут эту премию. Думал, может быть Папе, небесному проводнику и покровителю. И когда вдруг я узнал, что получает эту премию Сергей Григорьевич Семенов, для меня это было большим сюрпризом. Мы не были даже знакомы.

Приятно было, что вышел на сцену очень хороший простой русский человек с мальчиком, который все снимал на киноаппарат. Потом, когда мы познакомились ближе, я выяснил, что датская сторона его представила как явление, которое родилось на почве андерсеновского творчества, андерсеновской философии. И то, что воспитанник этого училища, молодой человек с несчастной судьбой, прошел рядом все церемониалы, находясь плечом к плечу к королевской семье, пожимая руки и так далее, это было настолько неожиданно и так по-андерсеновски, это было как в сказке, это было потрясением для меня, честное слово.

И когда мы уже год спустя жили в гостинице во время очередной церемонии вручений, мы разоткровенничались и оказалось то, что называется родством душ. Сомерсет Моэм как-то хорошо сказал («Луна и грош», по-моему): поэт – это тот, кто способен поливать асфальт в надежде на то, что вырастут розы. И, в конце концов, они вырастают. Вот примерно тем же занимается Сергей Григорьевич. Это не просто профессия, это не просто способность человека проникнуть в трагедию души неповинных созданий, неповинных людей, а вера в то, что это можно изменить.

Знаю, и он знает, как это трудно, потому что окружающий мир безразличия и какого-то равнодушия, почти повсеместного, это мир труднопреодолимый. Но это – подвиг.

Вот мы говорим о Макаренко. Я не был лично знаком с Макаренко. Но когда увидел объем душевных вложений Семенова, я просто падаю ниц перед этим человеком, человеком скромным, человеком удивительно простым. Этой скромности и верят ребята, я это видел. Из рассказов я знаю, из каких сложных положений его талант, его ум, его добро позволяют выходить с честью. Поэтому, конечно, он явление не только не ниже Макаренко, думаю, что выше, потому что его душа – самой высокой пробы.

У меня есть только желание, чем я могу помочь? Ничем не могу помочь, но очень хочется, потому что мир может существовать только в присутствии подобных людей. И то, что я увидел, меня окрыляет и подкрепляет мою веру в то, что возможное довольно быстрое воскрешение. Мы верой живем.

- И это всё дает Вам надежду на воскрешение?

- Да. Замечательно и то, что ему верят другие. Вот Дания – хорошая, благополучная страна. Но у них такие же проблемы, только у них этих домов для беспризорных… ну, не беспризорных, а людей из неблагополучных семей, много. Там тоже проблемы свои, их достаточно много, и они ищут постоянно выход из этого положения. И умеют что-то делать. Я, к сожалению, не владею полностью этой темой, но, тем не менее, это взаимодействие очень много значит.

Мы испытываем такую солидарность, потому что невозможно существовать в изоляции, как бы в отдельно взятом государстве. Эти контакты с датчанами вселяют уверенность и надежду, дают какую-то практическую помощь как душевную, так и научную, и материальную – неважно. А они здесь потому, что они тоже поверили ему, ему не поверить нельзя. Вот в чем дело.

Все мы будем переживать только на одну тему: если чиновники наши дорогие любимые золотые избранные легитимные будут отставать от Дании, от людей вроде как посторонних. Все-таки это – наши дети. Наши дети, которым не повезло, которые начали свою жизнь с трагедии. А то, что их можно вытащить, это – безусловно. И Господь России дает надежду в качестве таких личностей, как Семенов. Понимаете, России повезло. Почему Россия все вновь и вновь поднимается из пепла? Да потому, что есть подобные удивительные люди.

Я видел лица этих ребят. Я читаю в них всю их трагедию. Вот это чтение Пушкинских стихов, в костюмах, какой танец они танцевали, я не разгадал, что это за танец, я не специалист в танцах, но это неважно, танец пушкинских времен. И это ребята, которые недавно были в подворотнях…

- Непривычно им даже…

- Как это было трогательно, как! А для них насупит какая-то значительная перемена в душе и придет вера в то, что все-таки их жизнь сложится. Сложится как надо. Сегодня я услышал, кстати, очень обрадовавшую меня весть. Я проговорил про Сашу Иванова, про мальчика, который был в Дании вместе с Сергеем Семеновым и который сделал фильм. Он уже семьянин, он уже устроен и с удовольствием работает. Он уже счастливый человек, у него уже дети. Вот Достоевский говорил, даже если судьба одного маленького человека будет спасена, это уже большое дело. А в таком случае Сергей Григорьевич – титан. Он уже спас…

- Не одного…

- …Не одного. И я вижу, что потенциально он может спасти очень многих. Есть такая вещь, как критическая отрицательная масса. Я не знаю, как с этим можно справиться, потому что какое-то время каждого из них нужно держать под контролем, то есть смотреть за ними, смотреть, как работают их привычки – дурные, отвратительные. А они работают только тогда, когда критическая масса колыхнется в их сторону. И это трагедия для большого количества молодых граждан России.

Если наоборот, эти неблагополучные личности с неблагополучной судьбой, которые никак не способны поверить в свое иное будущее, вдруг поверят в возможность такого перевоплощения, знаете, это я даже не знаю, как сказать, это бесценно, это дороже алмазных копей, которые в Якутии. Потому что в этом – наше будущее. Я потрясен. Потому что да, красота спасет мир. Она здесь уже спасает. Какими глазами эти ребята сейчас смотрят на произведения Пушкина! Они уже прислушиваются, они уже присматриваются. Может быть, этот процесс начался. Дай Бог сил, веры, надежды.

Беседовала Марина КУЗЬМИНА,
г. Себеж Псковской области

Данную статью можно обсудить в нашем Facebook или Вконтакте.

У вас есть возможность направить в редакцию отзыв на этот материал.