Смута и Судьба

Продолжение. Начало см. в № 45 (414) от 12-18.11.2008 г.

Юный царь (ему исполнилось всего 16 лет) получил прекрасное для своего времени образование, но ему очень недоставало политического опыта и самостоятельности. Многие бояре считали, что настало время самим пробиться к власти и надо лишь найти верный путь, например, поддержать «царевича Дмитрия».

Константин Маковский (1839-1915). «Убиение царя Федора».

Торжество и падение самозванца

Душой заговора стали братья Василий и Иван Голицыны, принадлежавшие к старинному и богатому роду. Они установили контакты с воеводой Петром Басмановым, который руководил царской армией, осаждавшей Кромы, и стали убеждать его принять сторону «истинного царя» Басманов ранее верно служил Борису Годунову, но основой этой верности была только личная выгода. После присяги юному Федору он получил менее высокий ранг, чем рассчитывал, был поставлен в «Разрядной росписи» ниже другого воеводы, Андрея Телятевского.

Местнические споры, надо заметить, являлись непременным и повседневным атрибутом жизни русской аристократии XVI-первой половины XVII вв. По сообщению русского источника, Басманов, когда ему прочли «Роспись», разрыдался, а потом стал кричать: «…Ныне Семен Годунов (боярин, троюродный брат царя Бориса. – А. М.) выдает меня зятю свому в холопи князю Ондрею Телятевскому, и я не хочю жив бытии, смерть приму лутче тово позору» [см.: Белокуров С. А. Разрядные списки за Смутное время. М., 1907. С. 200]. Неудивительно, что Басманов охотно принял предложение заговорщиков.

Еще одним активным участником заговора являлся рязанский дворянин Прокопий Ляпунов, человек незнатный, но очень храбрый и деятельный. Дворянство вообще крайне неприязненно относилось к богатому боярству и жаждало всяческих перемен.

Как свидетельствует русский источник, Голицыны и Басманов развернули в войске настоящую агитацию в пользу Лжедмитрия. Среди прочих, ему удалось привлечь на свою сторону дворян из Рязани, а также новгородских, псковских и великолукских дворян, которые тайно «крест Ростриге целовали» (клялись в верности самозванцу) [см.: Скрынников Р. Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 196].

7 мая 1605 г., перед рассветом, заговорщики подняли в лагере под Кромами мятеж. По условленному сигналу защитники города предприняли вылазку, а их союзники в царском войске подожгли лагерь. И. Масса рассказывает со слов очевидцев, что началось дикое смятение. Никто «не мог уразуметь, как и каким образом это случилось и не знали, кто враг и кто друг…» [см.: Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 101-103]. Нападавшие, впрочем, сознательно не применяли оружия, да в том и не было нужды. Деморализованные ратники обратились в бегство («плещи даша и побегоша»), а вышедшие из Кром донские казаки атамана Корелы гнали их, как скот, плетьми [см.: Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 200].

Разогнав сторонников Годунова, заговорщики отправили послов в Путивль к самозванцу. В ответ под Кромы прибыл один из соратников Лжедмитрия, князь Борис Лыков, который привел войско к присяге «царю Дмитрию». Некоторые воеводы (А. Тялетевский, М. Катырев, В. Морозов и др.) бежали из-под Кром в Москву.

Переворот под Кромами привлек на сторону Лжедмитрия множество сторонников. Прибывали подкрепления из Польши, подходили отряды казаков, дворян, восставших горожан и крестьян. Агенты самозванца разъезжали по городам, распространяли «прелестные письма» (прокламации). Войско авантюриста быстро двигалось к Москве. 31 мая 1605 г. его авангард встал лагерем совсем недалеко от столицы.

Москву охватило волнение, в котором, как и прежде, переплетались чаяния народных масс и интриги боярства. Эмиссары самозванца, бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин, проникли в столицу. На Красной площади они открыто прочли толпе послание «царя Дмитрия». «Истинный государь» клеймил Годуновых и обещал всем и всё. Боярам гарантировалась сохранность их вотчин, «честь и повышенье», дворянам и служилым людям – новые пожалованья, купцам – облегчение налогового бремени. Народ кинулся громить тюрьмы и освободил множество лиц, арестованных в разное время за симпатии (истинные или мнимые) к самозванцу.

Мятеж охватил город. Люди осаждали и жгли подворья сторонников и родственников Годуновых, захватили винные погреба. «На дворах в погребах, - отметил летописец, - вина опилися многие люди и померли…» [см.: Попов А.Н. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в Хронографы русской редакции. М., 1869. С.329]. Восставшие ворвались в Кремль, где арестовали Федора Годунова.

При всем драматизме, события несли в себе парадокс, на который точно указал историк Р. Г. Скрынников: «Первая выборная земская династия рухнула под напором народных выступлений…» [см.: Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. «Смута». М., 1988. С. 213].

Самозванец торжественно вступил в Москву только 20 июня 1605 г., более чем через три недели после мятежа. К тому времени по его приказу были умерщвлены Федор Годунов с матерью. Шведский агент Петр Петрей сообщает, что своими глазами видел на телах убитых следы от веревок, которыми их задушили [см.: Петр Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Москве. М., 1997. С. 297]. Тем не менее, В. В. Голицын объявил народу: «…Царица и царевич со страстей испиша зелья и помроша» [см.: Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 14. С. 66].

18 июля 1605 г. Лжедмитрий торжественно короновался в Успенском соборе в Кремле. Накануне церемонии самозванец встретился с царицей Марфой Нагой, вдовой Ивана IV и матерью настоящего Дмитрия. Марфа сочла за благо «узнать» сына: рыдая, беглый монах и царица обняли друг друга.

Были предприняты также меры для подавления возможной оппозиции в верхах. Большую опасность представлял влиятельный клан бояр Шуйских. Дело в том, что один из его представителей, Василий Иванович Шуйский, еще при царе Федоре Иоанновиче, вел следствие по делу о гибели Дмитрия. Он прекрасно знал: истинный царевич мертв, поэтому к самозванцу относился с презрением. Видимо, боярину пришла идея организовать новый заговор и низвергнуть Лжедмитрия. Любопытно, что о правах Шуйских на престол в Польше неоднократно говорил Ян Замойский.

Самозванец решил нанести упреждающий удар. Василия Шуйского арестовали и обвинили в измене. Однако казнь знатного боярина была чревата конфликтом с московской аристократией. Поэтому относительно «главного изменника» дело ограничилось своеобразным спектаклем. Швед П. Петрей описывает его следующим образом: «…князя Василия Шуйского, Лжедимитрий велел пытать и славно отделать розгами, после чего он был предан суду и приговорен к смерти: привели его на площадь, прочитали приговор за его вину; уже голова его положена, как следует, на плаху и палач должен был сделать удар секирой, вдруг кто-то бежит во всю прыть из Кремля от Димитрия, машет рукой, кричит что есть мочи, чтобы палач остановился; прибежавши, сказал, что царь и великий князь всея России дарует жизнь этому Шуйскому и милует его, ради высокого его происхождения и для того еще, чтобы он исправился и не повторял больше таких затей» [см.: Петр Петрей. История о великом княжестве Московском // О начале войн и смут в Москве. М., 1997. С.301].

Положение Лжедмитрия I в Москве оказалось очень неустойчивым. Разумеется, он не мог выполнить обещания, данные королю Сигизмунду III, и всячески от них открещивался. Более того, авантюрист повел себя по отношению к прежним покровителям вызывающе, требовал, чтобы поляки титуловали его «императором», даже установил контакты с врагами короля в Польше. Желая завоевать симпатии московской аристократии, он дистанцировался от рядовых своих приверженцев. Из войска «выбили» холопов, крестьян, посадских людей, удалили из Москвы казаков. Тем не менее, кое-что для народных низов царь все-таки был вынужден сделать. Так, в январе 1606 г. около четверти холопов, попавших в кабалу в начале века, получили свободу.

Большой урон авторитету самозванца наносили его личные качества. Дорвавшись до власти, узурпатор придавался буйным оргиям и разврату. Жертвами его страсти становились девушки, замужние женщины, монахини. Ко всему прочему, царь очень часто не смог скрыть пренебрежения к старинным русским обычаям. Это обстоятельство впоследствии стало поводом, для предположений, что самозванец не был русским. Против такой точки зрения высказывался (и очень убедительно) еще знавший царевича Ж. Маржерет [см.: Жак Маржерет. Состояние Российской империи и великого княжества Московии // Россия XV-XVII вв. глазами иностранцев. Л., 1986. С. 279-284]. Другое дело, что Лжедмитрий, побывав за границей, явно проникся западными обычаями и отдавал им предпочтение.

Ситуация стала особенно напряженной, когда в Москву с большой свитой прибыла невеста Лжедмитрия, Марина Мнишек. Столицу наводнило множество поляков и литовцев. В большинстве своем это были совсем не те люди, которые сражались против войск Годунова, но вели они себя очень высокомерно, всячески оскорбляли местных жителей. Кстати, обосновался в Москве и старый покровитель Лжедмитрия, Адам Вишневецкий.

Поляки вызывали у москвичей крайнее раздражение. И дело было не только в обидах. Само присутствие чужеземцев, их непривычные обычаи казались жителям «Третьего Рима» отвратительными и оскорбительными. Очень задели русских людей многочисленные ошибки Марины при выполнении сложных православных обрядов. Невероятным казалось, что царь танцует со своей супругой. Русские вельможи могли смотреть на пляски скоморохов, но никак не плясать сами. Мелочное раздражение наслаивалось на большие обиды, копилась ненависть к иноземцам.

Между тем, в различных районах страны постоянно возникали новые волнения. Ходили самые невероятные слухи. Рассказывали даже, что Борис Годунов только «сказался мертвым», что он жив и бежал за рубеж. Еще в 1605 г. объявился некий самозванец, называвший себя сыном царя Федора Ивановича Петром. В действительности, это был посадский человек из Мурома, Илья (Илейка), некоторое время служивший в казаках на Тереке. Илейке удалось привлечь на свою сторону немало волжских и терских казаков. Лжедмитрий попытался установить с «царственным братом» контакты, направил к нему посла, но успеха не добился. Отряды Лжепетра громили купеческие караваны, нападали на боярские вотчины.

Ошибками и просчетами Лжедмитрия умело воспользовались его враги. Униженные, но не сломленные Шуйские затеяли новый заговор.

17 мая 1606 г., явно не без их участия, в Москве вспыхнул мятеж. Внезапно на колокольнях ударил набат. Бояре обратились к собравшейся толпе с призывом бить поляков, которые якобы хотят убить государя. Ненависть москвичей к «ляхам» давно ждала повода вырваться наружу. Повсеместно началось избиение поляков. Исаак Масса рассказывал: «Даже маленькие дети и юноши и все, кто только был в Москве, бежали с луками, стрелами, ружьями, топорами, саблями, копьями и дубинами, крича: «Бейте поляков, тащите все, что у них есть!» [см.: Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 138]. Москвичи перегородили бревнами улицы города и не дали ротам наемников, которые уже построились в боевой порядок поблизости от Кремля, вмешаться в события.

Избивая поляков, многие москвичи полагали, что спасают царя. В реальности же они его безнадежно губили. Группа заговорщиков ворвалась в Кремль. На Красном крыльце царского дворца дорогу им преградил хранивший верность самозванцу Басманов, но один из руководителей мятежа, М. Татищев, ударил воеводу ножом. Убийство послужило сигналом для штурма.

Лжедмитрий метался по дворцу, потом выпрыгнул в окно, но впопыхах сделал это неумело и сломал ногу. Искалеченного царя подобрали стрельцы, которые готовы были защитить его от заговорщиков. Однако силы оказались неравны. Стрельцы сдались, Лжедмитрий попал в руки врагов. Один из заговорщиков, Иван Голицын, тот самый, который всего год назад поднимал за самозванца царское войско под Кромами, сообщил толпе, что царица Марфа Нагая отреклась от лжецаря и не считает его своим сыном. После этого заговорщики накинулись на поверженного Лжедмитрия и убили его.

Тело несчастного временщика вытащили на площадь, на Лобное место. Рядом бросили труп Басманова. Католический священник Ян Велевицкий сообщает в своих записках: «…Заговорщики потащили труп Димитрия и положили его на стол (каменную степень. – А. М.), чтобы каждый мог его видеть, ругаться над ним и поносить его. У ног Димитрия они положили труп Басманова, верного его приверженца, также нагой, и также чтобы каждый мог смеяться над ним; потом, приставив стражу, оставили оба трупа на этом месте» [см.: Иностранцы о древней Москве (Москва XV-XVII вв.). М., 1991. С. 224].

Тем временем, по городу убивали поляков, а заодно и других прочих иноземцев. Иссак Масса дает весьма впечатляющее описание погромов и насилий. Некий итальянец Челари, уже обобранный дочиста, помедлил отдать рубаху, «чтобы было чем прикрыть стыд». Грабители «вонзили ему нож в живот, так что он пал мертвым, и с него сняли рубашку» [см.: Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 141]. Смертельные ранения получили слуги голландского купца Гольбейна, погиб брабантец Марот и др.

Ужасная судьба ожидала придворных дам Марины Мнишек. «Молодые гофмейстерины, - пишет Масса, - были донага ограблены и обесчещены…, вели их нагими по улицам, наносили им всевозможные оскорбления и совершали над ними все непотребства» [см.: Масса Исаак. Краткое известие о Московии в начале XVII в. М., 1936. С. 140]. Сама царица, однако, сохранила и жизнь, и честь. Заговорщики ограничились ее арестом.

Мятежи и казни

Шуйские смогли в полной мере воспользоваться плодами заговора. 19 мая 1606 г. собравшаяся на Красной площади толпа, по совету бояр, «выкрикнула» в цари старого интригана Василия Шуйского.

Свержение царя Василия Шуйского. Неизвестный автор, XX век.

Успокоить взбаламученную мятежами страну было, однако, гораздо сложнее, чем свергнуть Лжедмитрия. В южных и юго-западных городах и уездах в июне 1606 г. снова поднялись на борьбу казаки, служилые люди, холопы, крестьяне. Восставшие не признавали воевод Шуйского, грабили «прожиточных», то есть богатых, людей и делили их имущество. Лозунгом движения вновь стала борьба за «истинного» и, следовательно, «милостивого» царя. Несмотря на гибель Лжедмитрия, ходили толки о вторичном (из Москвы) спасении государя, о его намерениях помочь простому люду.

Оружие против правительства подняли также многие дворяне, не ожидавшие от «боярского царя» ничего хорошего. Знакомый нам Прокопий Ляпунов начал сколачивать отряды на Рязанщине, мелкий помещик Истома Пашков – в Путивле.

Вскоре в Путивль прибыл с Украины с отрядом запорожских казаков атаман Иван Болотников. То был человек незаурядный, о жизни которого можно было бы написать увлекательнейший роман. Болотников состоял в холопах у князя А. Телятевского, ходил вместе с ним в боевые походы, попал в плен к крымским татарам и был продан ими в Турцию. Турки сделали его гребцом на галере – страшная участь, сулившая скорую смерть. К счастью, на галеру напал в открытом море вражеский корабль, освободивший рабов. Болотников попал в Венецию, оттуда перебрался в Венгрию, потом – в Германию и, наконец, - в Речь Посполитую. Здесь он повстречался с неким Молчановым, который назвался «царем Дмитрием» и предложил бывшему холопу стать его воеводой.

И. И. Болотников оказался превосходным военным организатором. Иностранцы, побывавшие в то время на Руси, не могли скрыть восхищения отвагой, энергией, благородством и честностью атамана. Собрав мощное войско, он развернул наступление на Москву. К столице также двигались отряды И. Пашкова и П. Ляпунова. 1 ноября 1606 г. Пашков и Болотников соединились в селе Коломенском, совсем рядом с Москвой.

Василий Шуйский, тем не мене, смог подтянуть подкрепления. Командовали правительственным войском родственники царя: брат Иван Шуйский и молодой племянник Михаил Скопин-Шуйский.

2 декабря у деревни Котлы состоялось сражение, в разгар которого Истома Пашков со своим отрядом перешел на сторону царских воевод. Не ожидавшие измены повстанцы потерпели поражение.

Болотников с остатками своего войска укрылся в Калуге. Во время последующей осады повстанцы продемонстрировали отличное знание военной науки. Когда царские ратники засыпали ров и придвинули к стенам Калуги «примет» (подвижной вал) из бревен и хвороста, болотниковцы сделали подкоп, с помощью которого взорвали примет с поднявшимися на него воинами. В стане Шуйского началась паника. Смелая вылазка из крепости довершила успех осажденных. В руки И. Болотникова попала вся осадная артиллерия и много добычи.

Московское правительство вновь оказалось перед угрозой гибели. Ситуация была тем более опасная, что свои действия активизировал самозваный царевич Петр. К новому претенденту на престол устремились всяческие честолюбцы, в том числе весьма знатные. Среди таковых оказался князь Андрей Телятевский, бывший хозяин И. Болотникова и один из врагов Лжедмитрия I.

А. Телятевский, по приказу Лжепетра, двинулся с отрядом запорожских и донских казаков на выручку осажденной Калуге. По пути он разгромил крупное царское войско, а также отряды Истомы Пашкова.

Таковы были парадоксы гражданской войны. Беглый холоп, воевода одного лже-царя действовал в союзе со своим бывшим хозяином, воеводой другого лже-царя против недавних союзников. Впрочем, многим современникам казалось, что альянс сына Ивана Грозного Дмитрия (от лица которого действовал Болотников) и внука того же царя Петра – дело понятное, так сказать, семейное.

«Иван Болотников является с повинной перед Василием Шуйским». Неизвестный автор, XVII век.

Болотников, Телятевский и Лжепетр объединили свои силы в Туле. 30 июня 1607 г. туда же подошли правительственные войска, осадившие город. Повстанцы храбро защищались, отбивали штурмы, совершали вылазки. Только с помощью хитрости царские воеводы смогли справиться с мятежным городом. Они построили на р. Упе плотину и затопили Тулу. Повстанцы пошли на переговоры, завершившиеся капитуляцией 10 октября 1607 г. Василий Шуйский обещал сохранить предводителям мятежа жизнь, но слова своего не сдержал. «Царевича Петра» повесили в Москве, Ивана Болотникова сослали в северный город Каргополь, где ослепили, а потом утопили. Впрочем, князь А. Телятевский отделался, по-видимому, опалой.

Пленных болотниковцев разослали по русским городам. Около 400 человек, по сообщению летописца, попали в Псков. Горожане встретили их с явным сочувствием: поили, кормили, одевали и плакали, на них глядя. Конечно, речь здесь скорее о милосердии, но можно предположить также, что правительство Василия Шуйского большой симпатии значительной части горожан не внушало.

Основания для неприязни у псковичей были, и весьма веские. В 1607 г. Василий Шуйский задумал получить от Пскова денежное «вспоможение» в 900 рублей: царю требовались деньги на борьбу с многочисленными врагами. Псковский воевода П. Н. Шереметев с богатыми купцами организовали сбор со всех горожан, включая бедноту и вдов. Прекрасно сознавая, что у «малых людей» подобная уравнительная практика вызывает недовольство, воевода послал в Москву с деньгами именно наиболее упорных своих противников, одновременно направив царю послание, в котором говорилось об их «измене». История сохранила имена посланцев, звучащие весьма колоритно: Самсон Тифинец, Федор Умойся-Грязью, Ерема Сыромятник, Овсейка Ржов, Илюшка Мясник. Несчастные псковичи были арестованы уже в Новгороде и доставлены в столицу как преступники. Не попал под арест только Ерема, имя которого умышленно или случайно пропустили в грамоте. Он вернулся в Псков с вестью о том, что товарищей взяли «под караул».

Василий Шуйский распорядился казнить псковичей, но за них заступились земляки, служившие в Москве стрельцами. Тем временем в самом Пскове начались волнения. В этой ситуации правительство пошло на попятную, отпустив узников. Понятно, однако, какие чувства отныне испытывали к царю рядовые жители Пскова.

Поражение восставших в Туле, гибель их главных предводителей вовсе не означала конца гражданской войны. Даже после ухода Болотникова в Тулу жители Калуги не пускали к себе царских воевод, сидели в осаде. Их примеру следовали Астрахань, Зарайск, Ряжск, Пронск и другие города.

Ситуацией поспешили воспользоваться новые авантюристы. Страну охватила настоящая эпидемия самозванчества. С. М. Соловьев писал по этому поводу: «…Козакам понравились самозванцы: в Астрахани объявился царевич Август, потом князь Иван, сказался сыном Грозного от Колтовской; там же явился третий царевич Лаврентий, сказался внуком Грозного от царевича Ивана; в степных юртах явились: царевич Федор, царевич Клементий, царевич Савелий, царевич Семен, царевич Василий, царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка – все сыновья царя Федора Иоанновича» [см.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга IV. Т. 8. М., 1960. С. 483].

Андрей МИХАЙЛОВ,
доктор исторических наук, Санкт-Петербург, специально для «Псковской губернии»

Продолжение читайте в следующем номере газеты.