Бомбили. Дома горели, как свечки

1941-2001: 60 лет с начала войны

Из Мордовии в Псков мы приехали 2 сентября 1945 г. Вокзал полуразрушен, город просматривался от вокзала до собора – одни развалины и коробки домов пустыми глазницами окон смотрели на редких прохожих…

Встретила нас бабушка Татьяна Федоровна. Достала из-под полы меховой безрукавки сверток с еще теплыми душистыми картофельными оладьями: «Угощайтесь!» Прижала наши головы натруженными родными ладонями к себе и заплакала…

Я узнал бабушку. Узнал и Крестовское шоссе - единственную в городе заасфальтированную улицу от железнодорожного переезда до Крестов. (Остальные улицы Пскова были замощены булыжниками). Узнал и могучие ивы по обеим сторонам шоссе…

Но родной город показался чужим и неприветливым. Всюду натыкаешься на следы недавнего вражеского присутствия. Даже мыло в доме, плохо пенящееся, имело специфический чужой «фашистский» запах... Расконвоированные колонны пленных немцев, ежедневно разбирающие взорванные дома на Пролетарском бульваре (Октябрьский проспект), восстанавливающие кинотеатр «Пограничник» («Победа»)…

Торчащий из земли хвостовик неразорвавшейся полутонной фугасной бомбы на углу Крестовского шоссе и ул. Временной… Рассеченная осколком снаряда старая яблоня в дедовском саду… Фундаменты от сгоревших нашего и Семеновых домов… Обгоревшие доски голубого забора… Немецкий бревенчатый бункер на нашем огороде с железными кроватями и ватными полосатыми тюфяками-матрацами, в каждой складке которых белые крупные голодные вши. Мороз по коже от брезгливости и ужаса! Видно, и фашистам несладко пришлось на нашей земле.

Немецкая каска, пробитая страшным ударом приклада русской винтовки, с четким отпечатком металлического затыльника… (передана в Музей боевой славы г. Жуковского Московской обл.).

Станковый пулемет без затвора с горой стреляных гильз рядом… Противотанковые мины-тарелки без взрывателей. Патроны… Патроны разных калибров в «цинках» и россыпью. Пули трассирующие, разрывные, противотанковые со стальными сердечниками внутри, с красными, черными, зелеными кольцами на острых концах. Ящики с сигнальными ракетами разных цветов… Артиллерийский порох любых конфигураций – от «макарон» до «пуговиц»… Все это можно было найти повсюду.

Поджигали, разбирали, взрывали… И… подрывались! На минах, на взрывателях, на головках снарядов.

Незадолго до нашего приезда в Псков ученики 3-й железнодорожной школы разбирали «караван» смерзшегося торфа для отопления школы на территории завода «Выдвиженец». Рванул фугас. Многих разнесло в куски, более 40 покалеченных. Подобные случаи не были единичными, псковичам известны десятки подобных трагедий тех лет…

- Как же здесь ВСЕ началось? – спрашиваю я своего приятеля Алексея Васильевича Игнатьева, моего ровесника.

- Не могу назвать точные даты и часы, да и вспоминать очень тяжело, - говорит Алексей. - Время для меня и нашей семьи спрессовалось в один кровавый сгусток. Прямым попаданием фугасной бомбы в проходную завода «Выдвиженец» в июне 1941 года разорвало в клочья десятки рабочих, в том числе и моего отца, светлой памяти Игнатьева Василия Васильевича. Собирали и опознавали людей «по фрагментам». Нашли и опознали ноги моего отца в кирзовых сапогах с зелеными брезентовыми голенищами и… голову. Хоронили погибших в тот же день в закрытых гробах в братской могиле на кладбище Жен Мироносиц.

До этого отец Алексея отвоевал финскую войну, вернулся живым, хотя 54-я стрелковая дивизия, в которой он воевал, почти вся погибла на Карельском перешейке при штурме линии Маннергейма в 1940 году. Работал начальником цеха завода «Выдвиженец» (мама работала там же – в конторе). Был командиром боевой дружины по уничтожению диверсантов в Прибалтике.

Дружинники выезжали на границу с оружием на заводских автомашинах и участвовали в операциях совместно с пограничниками и органами НКВД. В тот злополучный день, продолжал свой рассказ Алексей, во время первого налета бомбардировочной авиации на Псков, отец в проходной завода выдавал оружие. Такое впечатление, что враг точно знал расположение опорного пункта и оружейной комнаты в проходной и спикировал точно по наводке. Бомбил также вокзал и товарную станцию.

На следующий день пошли наши отступающие войска и техника по Гдовскому шоссе. Семья Игнатьевых жила на правом берегу реки Псковы в Летнем переулке, напротив Гельтовой бани, на втором этаже. Когда в саду разорвалась бомба, - вылетели стекла. Все бросились бежать в бомбоубежище под домом № 3 по ул. Герцена (дом Батова).

Немцы бомбили мост через Пскову у собора, где двигались наши войска. Лето было жаркое и сухое. Когда люди выбрались из бомбоубежища после бомбежки, то увидели, что дома горят, как свечки. В одночасье сгорели продуктовые склады «Горпищепрома» и весь Летний переулок. Погибли от прямого попадания бомбы две сестры Мильковские – учительницы. Одну из них похоронили здесь же в воронке от бомбы, от второй ничего не осталось.

Дед Алексея - Бассинов Александр Гаврилович из бомбоубежища вышел раньше других и увидел, что их дом горит. Он побежал и пытался кое-что из вещей выбросить в окна 2-го этажа, но только успел сам выпрыгнуть в окно, как дом рухнул. Все вещи сгорели.

Дед был пенсионного возраста, но работал старшим мастером кожевенного завода «Пролетарий» (после войны – ленинградское объединение «Рубин»). Выпросил на заводе лошадь и решил, спасая семью, уходить из города в гдовском направлении. «Начальство уже, - говорит, - все сбежало на автомашинах! Надо и нам уходить!»

Алексей рассказывает с трудом, заикаясь от волнения…

А в моей памяти возникают яркие страшные картины из рассказов моего деда Василия Ивановича Хомича. Наши, отступая, взорвали восточный пролет Ольгинского моста через реку Великую. И, видимо, поспешили. Много частей и подразделений осталось на левом берегу. В 60-х годах мне довелось беседовать с одним из героев-подрывников железнодорожного моста через реку Великую, который чудом остался жив. Они, по его словам, пропустили все наши части, отступавшие в районе железнодорожного моста. И взорвали мост, когда по рельсам моста уже шли немецкие танки. А здесь отступавшие по Рижскому шоссе наши части, оказавшись у взорванного Ольгинского моста, форсировали Великую вплавь! Будучи профессиональным пловцом (еще в 1952 г. в заплыве на 1500 м по р. Великой мальчишкой занял 3-е место в областных соревнованиях среди взрослых – цел наградной диплом), я с ужасом понимаю, что большая часть бойцов, пытавшихся форсировать Великую с оружием, под огнем противника, не имея вспомогательных средств, должны были просто утонуть!

В 1947 г. мы предприняли поход в устье реки Великой. Между деревнями Муровицы и Молгово обнаружили наш танк, по башню ушедший в болото. Видимо, из отступавших в 1941 году. По рассказам местных жителей, устье Великой от Муровиц до Большой Листовки было забито трупами наших солдат… Жара… Над камышами стоял смрад. Дикие утки, не решаясь приближаться к берегам, огромными стаями несколько недель держались на чистой воде Псковского озера.

Мой дед Василий Иванович со своим приятелем Морозовым (оба участники 1-й Мировой войны) с горечью наблюдали за отступавшими в сторону Крестов нашими бойцами. Почти все без оружия, мокрые до нитки, изнуренные…

Увидев бегущего с пистолетом в руке офицера (от рукоятки пистолета тонкий ремешок был пристукнут к кобуре), Морозов с укором заметил: «Сынки! На кого же вы нас оставляете? Мы-то так не бегали от немцев в 14-м году!» Офицер остановился и несколько раз с ожесточением выстрелил в старика из пистолета. Мой дед стоял «ни жив, ни мертв». (Я учился с внуком погибшего в школе). Жизнь человеческая не стоила тогда и «ломаного гроша»…

- Ну, а вы как уходили из Пскова, - расспрашивал я своего друга Алешку.

- А вот так! – продолжает Игнатьев свой рассказ. - Погрузили вещи более десятка соседей на «нашу» телегу, брать с собой было почти нечего – все сгорело - и с рассветом тронулись в сторону Гдова за телегой пешком. И старики, и дети… Ерошевичи - Виктор Михайлович с женой Антониной и детьми Евгением и Тамарой. Гурецкая Екатерина с пятерыми детьми: Раисой, Евгенией, Александрой, Владимиром и Николаем. Их отец и муж Екатерины Костя Гурецкий – электрик Псковской электростанции – еще в 37-м был репрессирован и пропал… Осталась Екатерина с пятерыми детьми. И мой дед «жалел» их…

Да всех и не упомнишь… Целый день тащились по жаре. А уже в сумерках налетели немецкие штурмовики и стали пикировать на шоссе, забитое войсками и беженцами. Наша лошадь была белая и ее хорошо видели с воздуха немцы. Каждый самолет, казалось, пикировать на нас. Шоссе мгновенно опустело. Крики, стоны раненых… Испуганная лошадь, разбросав все вещи по кустам, порвав постромки и сломав оглобли, убежала в лес. Долго шли ночью в стороне от дороги. Совсем выбились из сил. Пришли в какую-то деревню на берегу Псковского озера. Попадали где кто мог. Благо тепло было… А утром, откуда ни возьмись, понаехали немцы на мотоциклах с автоматами и пулеметами в колясках. Согнали нас в кучу и приказали вернуться в Псков.

А в Пскове «новый порядок»! На нашем пепелище еще дымятся головешки. По нашим огородам бродят немцы, выдергивают лук, собирают огурчики… Поехали к бомбоубежищу на Герцена, д. 3. Нашли на 2-м этаже комнатку. Поселились в Батовском доме и наши соседи. Напротив – немцы, штаб что ли.

Погнали нас разгружать автомашины с коробками, ящиками, бочками с солеными огурцами и помидорами. Все носили в подвал дома. Заставляли убирать помещения, стирать их одежду. За работу давали огрызки и корки эрзац-хлеба. Эти огрызки мы сушили и ели…

Сжав кулаки и облокотившись на стол, Алексей надолго замолкает… Я не тороплю. Мне вспоминаются рассказы моих родных.

Юрий МАСЛЕННИКОВ. (Окончание следует).

Фото из семейного архива автора.

На фото: Василий Хомич, дед автора (1882-1945).
Такими они были. С гармошкой Анатолий Масленников, отец автора. Фото 1934 года.