Сильный контраст жизни

В далёкие-далёкие времена, когда мы не знали компьютеров и принтеров, когда слово «цифровой» имело только одно понимание, а единственным доступным множительным аппаратом была пишущая машинка, когда в типографиях газеты и книги складывались на линотипах из свинцовых буковок и пластин, любое печатное художественное произведение было чудом. В те годы печатный мир был преимущественно черно-белым, и мы умели за этим двуцветием различать всю гамму мира. В Пскове жил тогда человек, чьи черно-белые работы узнавались с первого взгляда, без подписи. Валентин Васильев, художник-график. Мастер контраста. Художник Чёрного и Белого.

Мы пришли к нему в гости в начале восьмидесятых – несколько актеров Псковского Театра Слова Леонида Изотова – читать стихи. Он уже не вставал с постели, уже потерял ноги, шли последние годы его жизни. Но мы не понимали этого.

Валентин Михайлович Васильев [ 1 ] был энергичен, эмоционален, казалось – почти оптимистичен. Почти – потому что глаза его говорили много больше, чем слова.

Хрущевская квартира, она же – мастерская, всё тесно, всё рядом, всё ограничено четырьмя стенами, до всего можно дотянуться рукой. Но из этой бетонной коробки он продолжал безошибочно и точно, в деталях и в целом, видеть мир.

У него были две Музы – Пушкин и Природа.

Их соседство и родство абсолютно неудивительно.

Удивительно другое – годами не выходивший из квартиры человек не потерял из поля своего зрения ни одной иголки, ни одного цветка, ни одной травинки.

На его гравюрах почти везде присутствуют земля, вода, деревья и небо. Все творения рук человеческих вписываются в мир Природы и появляются у Васильева только тогда, когда являются частью естественного мира.

Избушки. Мельницы. Лодка рыбака. Усадьба. Святогорский монастырь. Крепостные стены и башни Пскова и Печор. Пирамида на солдатской могиле. Свечи, рукописи и перо на пушкинском столе в Михайловском.

Ничего фальшивого, мертвого, чужеродного.

Все его гравюры можно соединить в одну панораму жизни – и она будет многоцветна. Чудо явления цвета в монохромных контрастных гравюрах Валентина Васильева объясняется просто – светом. Все его произведения полны светом – прямым, боковым, контрастным. Почти всё изображенное им выявлено сильным источником света, даже если самого солнца (чаще всего) в «рамке» нет.

Валентин Михайлович Васильев

Он не просто резал линолеум или вытравливал металл – он бродил этими полями, дорогами, берегами рек и озер. Он видел их воочию, нажимая на свой резец.

Следуя образу создаваемого, Валентин Васильев словно ощупывал мир руками – вот ветви деревьев, вот набухшие почки, вот кувшинки на озерной глади, вот луговые цветы, вот камни крепостной стены. Мир Валентина Васильева предметен, но все части природы, им отображенные, одухотворены, вылеплены теплой сильной рукой, выпуклы до полного ощущения трехмерности. Глядя в единственное окно, обращенное в мир городских стен, Васильев ни разу не ошибся в перспективе поля и речной долины, не исказил ни одной пропорции переднего и дальнего плана, не забыл ни одной тени.

Дальняя перспектива присутствует практически во всех его гравюрах.

Он далеко видел.

У него были любимые произведения природы, находившие себе место на многих гравюрах. Это были его печатные символы как творца, узнаваемые с полувзгляда, силуэтом, по легкой тонкой белой обводке контура. Еловые лапы. Молодые елочки и сосенки. Изогнутые ветви вербы и бузины. Березы – застывшие в снегу, клонящиеся всей кроной под июньским ветром, прижавшиеся к околице. Стога сена. Луговые лютики и клевер. Жердяные мосточки. Коренастые стволы деревьев старшего поколения – узловатые, вцепившиеся в землю. Кроны древних вязов и дубов. Просвечиваемые насквозь дымчатые «зонтики» осин и ольхи. Резной, как воздушная черепица, кленовый лист. Облака с падающими вниз снопами света. Переливы водной глади на озерном просторе. Отражения облаков и деревьев в ней. Приозерный камыш. Снежные шатры на крышах изб.

В. М. Васильев. Святогорский монастырь.

Всё видение мира в космическом его многообразии умещалось у него в душе, и эта память взгляда ни разу не изменила ему.

Он восхищался миром в каждой его ипостаси, каждом образе, каждой детали.

В его гравюрах легко читается не только время года, с точностью до месяца, но даже время дня. Есть Васильев зимний, весенний, летний и осенний. Утренний, рассветный, полуденный, вечерний, закатный, сумеречный.

Свет и ветер присутствуют у него практически везде. Свет и ветер – это и был он сам, прикованный к постели мастер, который, чтобы сесть на подушке, должен был ухватиться за металлическую штангу и подтянуться на ней.

Он знал, что такое отчаяние. Он помнил об этом ежедневно.

В. М. Васильев. Сороть весенняя.

Преодолевая сопротивление металла, дерева, оргстекла, линолеума, он каждый раз преодолевал свое вынужденное состояние затворника. Муки творчества помогали ему преодолевать муки физического умирания. Душа спасала страдающее тело.

Ему, как настоящему художнику, досталась реликвия творца – директор Псковского музея-заповедника Иван Ларионов подарил древний этюдник, талисман творчества. Угадал взором и сердцем в тогда еще молодом ученике великого мастера. Не ошибся.

Не выходивший из дома Валентин Васильев был на связи со многими псковскими столпами русской культуры.

Однажды на встрече после новогодних праздников, смеясь, показал конверт с новогодним поздравлением от Семена Степановича Гейченко, на стандартном новогоднем рисунке которого рукой хранителя Пушкиногорья были шариковой ручкой рядом с цветными шарами на еловой ветке дорисованы веселые и откровенные «мужские подарки». Васильев довольно смеялся.

Однажды он заплакал – когда я принес ему свои фотографии Пскова и среди них – фото памятника над Вечным Огнем – «цветка зениток» Всеволода Смирнова.

Матушка Валентина Михайловича погибла в 1943 году, под советской бомбежкой в Пскове, когда немцы собирались вывозить их из концлагеря в Крестах в концлагерь Саласпилс. Ему, четырёхлетнему, его сестре и бабушке удалось бежать под бомбами. Бабушка вырастила внуков.  

Мальчик выжил и стал художником.

В. М. Васильев. Михайловское. Дом-музей А. С. Пушкина.

Он любил общаться, но не был говорлив. В разговоре он был похож на свои гравюры – насыщенные черно-белые картины мира. Сказал в интервью: «Я сторонник немногословия, в том числе и в творчестве». Когда его спросили, что он ценит в художнике, ответил: «Четкую мысль и твердую руку». Это и была его формула творчества.

Про свое сознательное двуцветие говорил: «Именно гравюра позволяет, на мой взгляд, наиболее выразительно передать противоборство двух начал – света и тьмы, добра и зла».

Эти начала шли с ним шаг в шаг всю жизнь.

Власть черного и белого. Симфония жизни и смерти.

Он знал полную меру и того, и другого.

Как и все настоящие художники, он был романтиком и трагиком одновременно. Жизнь его была трагична. Искусство его было светлым.

Мы вырезали его гравюры из газет и вклеивали в толстые альбомы для черчения. Со временем заполнился почти весь альбом. Гравюры Валентина Васильевы были лучшими, можно сказать – избранными – местами «Псковской правды» тех лет. В них не было вранья, в них всё было кристально честно.

Качество этих гравюр на газетном листе было много лучше, чем качество фотографий при тогдашней высокой печати. Гравюры выглядели более правдоподобными, чем фотоснимки, состоявшие из пятен и мутных полутонов.

В. М. Васильев. Покровская башня в Пскове.

Открывая шкаф с семейными фотографиями, я беру этот альбом, которому вот уже тридцать лет, и перелистываю желтые листы с наклеенными клеем ПДФ вырезками. Под каждым изображением традиционная подпись: «Гравюра В. Васильева (Псков)».

В июне 1986 года, будучи в армии и получив очередное письмо от родителей, я вынул из конверта газетную вырезку с некрологом. Кончина Валентина Васильева остановила его руку в возрасте 46 лет.

Его супруга журналист Людмила Васюрина была рядом с ним до последней минуты.

Сегодня ему исполнилось бы 70.

За эти 24 года наша жизнь технически полностью преобразилась. Печатный знак доступен сейчас каждому. Отпечаток на газетном листе перестал быть уникальным посланием мастера. Каждый сам себе и режиссер, и художник, и полиграфист.

За эти годы тотальной технической революции гравюры Валентина Васильева не утратили свежей ауры современности – того совершенно особенного чувства подлинности, которое передается человеку только от истинных произведений искусства. Рука мастера, вот уже четверть века не прикасающаяся к резцу, не утратила жизненной силы.

Чёрный и белый цвета на гравюрах Валентина Васильева по-прежнему хранят и передают всю гамму красок мира, не утратив ни крупицы своих чистых образов.

Это называется – классика.

И это уже – навсегда.

Лев ШЛОСБЕРГ. 9 февраля 2010 года, Псков

1 Валентин Михайлович Васильев (9 февраля 1940 – 30 мая 1986) – художник-график, член Союза художников СССР, художник-график, организатор и первый директор Псковской детской художественной школы. Родился в городе Пскове, в семье служащих, мать погибла в 1943 году при бомбежке. Детей – Валентина и его сестру – воспитывала бабушка. Совсем маленьким в годы Великой Отечественной войны В. Васильев оказался в концлагере Саласпилс под Ригой. Рисовать начал с дошкольных лет, учился в школах № 3 и № 12 г. Пскова.

В 1958-1959 годах учился в Ленинградском высшем художественно-промышленном училище им. В. И. Мухиной. Был призван в Советскую Армию. Служил в Польше и Средней Азии. В 1962-1965 гг. учился в Ташкентском художественном училище, на художественно-графическом факультете Костромского педагогического института им. Н. А. Некрасова. Участник художественных выставок с 1964 года. В 1967 году был принят в Союз художников СССР. Принимал участие в организации Псковской детской художественной школы, которую возглавлял в течение 10 лет. Работал в технике линогравюры, пользовался только двумя цветами — черным и белым. Пробовал свои силы и в экслибрисе. Главная тема его жизни — пушкинская. Он посвятил свое творчество Пушкиногорью. Немало у Васильева работ, посвященных Пскову, достопримечательностям Псковской области, памятникам истории и культуры: гравюры на пластике, линолеуме, дереве. В. М. Васильев создал псковскую школу графики.