Поправка в традицию

Поправки к федеральному закону «О денежном довольствии военнослужащих и предоставлении им отдельных выплат», подписанные президентом на прошлой неделе, – кажется, это единственный жест официальных властей, который хоть в какой-то мере можно назвать реакцией на новости начала сентября. Тогда в разных регионах России (и прежде всего в Пскове) хоронили десантников, и власть это вначале скрывала, потом отрицала, а потом, когда отрицать стало просто невозможно, начала через программу «Время» оплакивать контрактников, которые, оказывается, взяли отпуск и, не сказав ни жене, ни командиру, уехали воевать за народные республики Донбасса. «Пропал без вести во время прохождения службы» – это однозначная формулировка, которая переводится как «погиб в бою в войне, которой не было». Это же не про солдата, который заблудился в лесу, правда же?

Журналист Олег Кашин.

Впрочем, я сам прекрасно понимаю, что называть поправки к закону о выплатах официальной реакцией государства на те смерти десантников – это если и не натяжка, то заметное преувеличение, помноженное на нашу привычку к тому, что государство в таких случаях молчит всегда. Именно на таком фоне законодательное признание возможности исчезновения солдата во время службы звучит как признание – «да, они воюют; да, они погибают».

Солдат – на то и солдат, чтобы рисковать жизнью, в этом сенсации нет. Армия нужна в том числе, чтобы воевать, а если воевать, то и погибать, конечно, и здесь еще можно произнести пространную речь о том, что русские умеют и любят воевать, всегда воевали, всегда погибали, и любая война и любая смерть укладывалась в русскую традицию войны – «так надо». В нашем национальном сознании это базовые вещи – страна у нас великая, и бытовая неустроенность, в которой все, в общем, равны, всегда компенсировалась высшими ценностями и интересами. Никто не помнит, зачем Суворов ходил через Альпы и сколько чудо-богатырей не вернулось из того похода, но у кого не захватывало дух в Русском музее перед картиной Сурикова, на которой суворовская армия торжествующе валится в альпийскую пропасть. Никто не вспомнит ни имен, ни целей, но картину видели все – и все гордятся, так у нас принято.

Советский двадцатый век канонизировал военную память в рамках одного, действительно самого масштабного и трагического, военного столкновения, и до сих пор если слово «война» звучит без поясняющих эпитетов, все понимают однозначно, о какой войне (или о «до войны», или о «после войны») идет речь. Мифология остальных войн того века, от Финляндии до Афганистана, была дополнением к тому главному военному канону – да, погибали в болотах и пустынях, без сводок Совинформбюро и без песни «Священная война» именно для того, чтобы не было новых сводок о том, что после продолжительных боев наши войска оставили Рославль или Великие Луки. «Мы погибли бы, если бы не погибали», – советские военные историки любили этот античный афоризм; в империях вообще любят античные афоризмы.

Откуда у папы боевой орден? Служил в Мозамбике, защищал там родину, потому что если бы не мы с кубинцами, в Мозамбик пришли бы американцы. Если бы не мы, в Праге высадились бы западные немцы. Если бы не мы, дворец Амина штурмовал бы натовский спецназ. Наивное объяснение, но когда оно устраивает всех, оно перестает быть наивным. Любимый всеми политологами термин «многополярный мир» – он ведь появился только в конце девяностых, но в нем сформулированы опыт и вера всех отцов, которые однажды отвечали детям, откуда у них взялся боевой орден.

Неудивительно, что этим летом наша пропаганда с таким удовольствием переключилась с «бандеровцев» на «американские ЧВК», воюющие на Украине, – как волшебный поезд, нащупывающий в пространстве свои рельсы, русская военная мифология заехала вон туда, в «многополярный мир», планетарное противостояние, нашу великую державу, противостоящую другой великой державе пусть даже и в донецких степях. Только рельсы те протянуты по пустоте, пересеченной противоречащими мифу островками реальности, на которых написано «Минск» и «Милан» и на которых лютый враг оказывается вдруг надежным партнером.

Россияне, воюющие и воевавшие в Донбассе, – я верю, что среди них было некоторое количество тех, которых привел туда приказ, но предположим, что пропаганда права и приказа не было, действительно были отпуска и тайные пересечения границы, допустим. В чем мы с пропагандой согласны – совершенно точно, что есть несопоставимо большее количество граждан нашей страны, которые поехали воевать на восток Украины, будучи уверенными, что воюют против бандеровцев или против американцев и что если не победить в Донбассе, то завтра враг окажется под Москвой. Вот эти люди, которые пошли воевать к Стрелкову, а потом оказалось, что Стрелков – не очень хороший парень, и Москва его убрала из Донбасса. Было же какое-то количество россиян, которые не дожили до изъятия Стрелкова из той войны? И кто и как объяснит их могилам, что воевали они не зря и что умерли не зря?

Слово «хунта», исчезнувшее из российских теленовостей. Сколько россиян не дожило до этого исчезновения, сколько их погибло, будучи уверенными, что погибают в бою против хунты? Их могилам кто объяснит, что все было не зря, что их смерть – смерть за родину, а не за просто так?

Дмитрий Ярош, единственный депутат от «Правого сектора» в новом украинском парламенте. Сколько россиян навсегда осталось в Донбассе, до последней минуты будучи уверенными, что с Запада наступает «правосековская» угроза? Оказалось, что «правый сектор» смогли остановить всего лишь избиратели Порошенко и Яценюка, и кто объяснит погибшим, что они отдали жизни за то, чтобы не было «правого сектора»? Никто ведь не объяснит.

Денежная компенсация – в российской традиции это тот аргумент, когда понесенный ущерб не объяснить никак. Не хочется злословить про ежемесячные 14 тысяч рублей, в которые государство оценивает жизнь своих погибших военных. Это не плата за жизнь, не надо так относиться к этим деньгам.

Эти 14 тысяч – это плата за то, что они погибли «просто так». За то, что никто никогда не скажет открытым текстом, кто и зачем отправил их в Донбасс. За то, что никогда не будет медали «За Донецк» и «За Луганск», никогда не будет памятника, а будут только «надежные партнеры» и новые газовые контракты.

«Незнаменитых войн» Россия, советская и постсоветская, вела много. Война в Донбассе — первая, которую даже на уровне неофициального мифа не объяснить никак. Язык денежных компенсаций – наверное, это единственный язык, на котором можно разговаривать об этой войне. Поправка не в закон, поправка в русскую военную традицию.

Олег КАШИН,
специально для «Псковской губернии»