Запутанный путь к победе. Часть вторая

Окончание. Начало - ЗДЕСЬ

В советское время в исторической литературе события конца 30-х-начала 40-х годов ХХ века преподносились с предельной осторожностью. О многих страницах истории в СССР предпочитали не упоминать вообще. Однако это не значит, что люди не пытались разобраться  в том, что привело ко Второй мировой войне.

«Только обстановкой чудовищного террора можно объяснить нелепые предвоенные распоряжения…»

Одной причины войны не было, как не было одного единственного виновника (хотя главный виновник всё же был). В тридцатые годы практически все ведущие мировые державы сделали несколько шагов, которые новую мировую войну приблизили. Лидеры этих государств переоценивали свои силы и недооценивали силы потенциальных противников.

На эту тему относительно свободно в СССР стало можно высказываться только в перестроечное время. Впервые в истории нашей страны эта тема обсуждалась во всеуслышание – на страницах газет и журналов, в студенческих аудиториях и школьных классах. Некоторые авторы явно спекулировали на больной теме, передёргивали факты – например, для того чтобы оправдать тех, кто выступал на стороне власовцев. Тем важнее было прочесть мнение тех, кто имел прямое отношение к победе над фашизмом.

Знаменитый советский писатель Константин Симонов в своей книге воспоминаний «Глазами человека моего поколения», надиктованной незадолго до его смерти в 1979 году, пересказал свою беседу с маршалом Советского Союза Иваном Коневым (беседа происходила в Барвихе 24 февраля 1965 года). Вот отрывок из записок Симонова: «…не подлежит сомнению, что если бы тридцать седьмого - тридцать восьмого годов не было, и не только в армии, но и в партии, в стране, то мы к сорок первому году были бы несравненно сильней, чем мы были. В том числе и в военном отношении. Представим себе войну сорок первого года с иной атмосферой, с тем, что не было тридцать седьмого - тридцать восьмого годов, не было запуганности, не было недоверия, не было шпиономании. Если бы всего этого не было, очевидно, страна ни в коем случае не оказалась бы такой неготовой к войне, какой она оказалась. Это исключено. Только обстановкой чудовищного террора и его отрыжкой, растянувшейся на ряд лет, можно объяснить нелепые предвоенные распоряжения…»

Во время того разговора с одним из самых известных советских маршалов (дважды героем Советского Союза, участником битвы за Москву, Берлинской операции, Пражской операции) Симонов разделил эту тему на три части. 1. Расстрелы высшего руководства Красной армии. 2. Аресты и уничтожение командиров от комбригов до комкоров включительно. 3. Это, как пишет Симонов, «проблема воздействия самой атмосферы арестов, страха, вызванного этой атмосферой недоверия, – воздействие всего этого на моральный дух армии, на инициативу, на гражданское мужество, на умение, верней, решимость принять на себя ответственность в критической обстановке и так далее».

Брест, 22 сентября 1939 года.

Константин Симонов в беседе с Коневым ссылался на свой разговор с неназванным генералом, который рассказывал, что в сорок первом году ему было приказано выходить с дивизией в приграничные лагеря без боевых патронов, без мин к минометам, без снарядов к орудиям. Без всего этого дивизия встретила войну. Симонов был убеждён, что главной причиной такого состояния армии был страх, не позволявший вновь назначенным командирам проявлять инициативу. Им было проще и спокойнее выдвигаться в сторону расположения немецко-фашистских войск без патронов, без мин и снарядов, чем требовать боеприпасы. Симонов так и сказал тому генералу: «Если бы не тридцать седьмой – тридцать восьмой годы со всей их атмосферой крайнего запугивания кадров, крайнего завинчивания гаек, крайней подозрительности к любому, не говоря уже о протесте, – к любому рапорту, обращению и так далее, то вы бы, очевидно, не вышли в предвоенной обстановке к границе, в лагерь без патронов и без снарядов». Это же Симонов пересказал и маршалу Коневу в 1965 году.

Подробнее о том, что ответил Конев можно прочесть в книге Константина Симонова. Но если пересказать коротко, то, по словам маршала, «к началу войны он безгранично верил Сталину, любил его, находился под его обаянием». Потерю высшего командования (Тухачевского, Егорова, Блюхера и остальных) Конев проблемой не считал (не того масштаба были люди), но в целом согласился с Симоновым, что репрессии в армии подорвали боеспособность СССР. Причём, большинство командиров и политработников, перед тем как их расстрелять или отправить в лагерь, обвинили в «военно-фашистском заговоре». В 1937-1938 годах слово «фашист» в СССР всё ещё носило исключительно отрицательный смысл – до тех пор, пока не началась война, которую позднее назовут Второй мировой.

В той же книге «Глазами человека моего поколения» Симонов приводит слова маршала Александра Василевского: «Вы говорите, что без тридцать седьмого года  не было бы поражений сорок первого, а я скажу больше. Без тридцать седьмого года, возможно, и не было бы вообще никакой войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл. Да что говорить, когда в тридцать девятом году мне пришлось быть в комиссии во время передачи Ленинградского военного округа от Хозина Мерецкову, был ряд дивизий, которыми командовали капитаны, потому что все, кто был выше, были поголовно арестованы». Кириллу Мерецкову недолго пришлось руководить военным округом.  На второй день войны, 23 июня 1941 года, будущего маршала арестовали «за измену Родине» и отправили в Лефортово на основе показаний, полученных в 1937-1938 годах. Мерецкова, применяя «физические методы воздействия» продержали в Лефортово два месяца, но потом выпустили.

 «Красная Армия оказалась к моменту назревавших событий оголена…»

Репрессировали и ещё одного из будущих маршалов Победы Константина Рокоссовского. В августе 1937 года его вызвали из Пскова в Ленинград и арестовали. Бывший комкор и бывший псковский депутат Рокоссовский тоже обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 58-1 «б» (измена Родине, совершенная военнослужащим). «Троцкист», «японский и польский шпион» провёл в «Крестах», в основном, в камере № 6, 30 месяцев, и вышел на свободу «в связи с прекращением дела» 22 марта 1940 года - с выбитыми передними зубами.  В своих мемуарах маршал Рокоссовский написал: «Вышел на свободу, задавая себе неразрешённый вопрос - кому и для какой цели понадобилось всё то, что было проделано в 1937 году? Ведь удар был нанесён по наиболее подготовленным кадрам руководящего состава Красной Армии... Красная Армия оказалась к моменту назревавших событий оголена…»

О чём-то похожем говорил накануне нападения на СССР и Адольф Гитлер. Некоторые немецкие генералы предостерегали фюрера от нападения на СССР, но Гитлер, как принято считать, ответил тогда: «80 % командных кадров Красной армии уничтожены. Красная армия обезглавлена, ослаблена как никогда, это главный фактор моего решения. Нужно воевать пока кадры не выросли вновь».

Кадры, действительно, выросли – уже во время войны. Цена такого обучения была как никогда высока. Более кровавой войны человечество не знало.

И.С. Конев, К. Симонов и Е. Воробьев в Подмосковье. Конец 1960-х гг.

Первые сомнения, связанные со Сталиным, первые разочарования в нём возникли у Конева уже в ходе войны. Об этом пишет Симонов: «Взрыв этих чувств был дважды. В первые дни войны, в первые её недели, когда он (Конев – Авт.) почувствовал, что происходит что-то не то, ощутил утрату волевого начала оттуда, сверху, этого привычного волевого начала, которое исходило от Сталина. Да, у него было тогда ощущение, что Сталин в начале войны растерялся. И второй раз такое же ощущение, ещё более сильное, было в начале Московского сражения, когда Сталин, несмотря на явную очевидность этого, несмотря на обращение фронта к нему, не согласился на своевременный отвод войск на можайский рубеж, а потом, когда развернулось немецкое наступление и обстановка стала крайне тяжёлой, почти катастрофической, Сталин тоже растерялся».

В растерянности Сталина не было ничего удивительного. Внутри страны у него давно уже не было реальных противников и, значит, он отвык от противодействия. Внешнеполитическая обстановка, как Сталину видимо казалось, тоже  складывалась благоприятно. СССР за счёт Эстонии, Латвии, Литвы, Бессарабии, Западной Белоруссии, Западной Украины и части Финляндии значительно расширил свои границы в Европе. Франция и некоторые другие европейские страны были разгромлены. С Японией и Германией были подписаны договоры о ненападении, а с Германией ещё и о дружбе и границе. США предпочитали занимать формально нейтральную позицию и не вмешиваться в войну. Тактика задабривания Гитлера, казалось бы, приносила Сталину успех. И вдруг – 22 июня 1941 года.

После разговора с маршалом Коневым Симонов записал: «Именно тогда он (Сталин – Авт.) позвонил на Западный фронт с почти истерическими словами о себе в третьем лице «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает всё, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение». Вот тут И.С. Конев почувствовал крайнюю растерянность Сталина, отсутствие волевого начала».

Ещё одной проблемой было то, что Сталин окружил себя теми, кто интеллектуально и морально был ничуть не выше его самого. Первые недели войны были потрачены не только на сопротивление захватчикам, но и на поиск внутренних врагов. Константин Симонов пишет: «А когда на фронт приехал с комиссией Молотов, который, вообще говоря, человек крайне неумный, и те, кто о нём жалеет, просто плохо знают его, – вот тогда при участии Молотова попытались свалить всю вину на военных, объявить их ответственными за создавшееся положение, – вот тут у Конева возникло ощущение, что Сталин не соответствует тому представлению о нём, которое сложилось у него, Конева, представлению о чём-то бесконечно сильном. Представление это оставалось, но за ним стоял растерявшийся в тот момент человек. Растерявшийся и во многом виновный…»

«Фантасмагорическая ложь, выдумка и фотошоп того времени»

Исторические дискуссии на тему советской истории, как правило, заканчиваются не начавшись. Чтобы полноценно дискутировать, надо, для начала, иметь хоть какие-то точки соприкосновения. Характерный пример – события 22 сентября 1939 года в Бресте. Казалось бы, это тот редкий случай, когда у нас есть в распоряжении документы, кинохроника, фотографии, мемуары (включая мемуары главных действующих лиц). Но даже в этом случае дискуссия невозможна.

Что произошло 22 сентября 1939 года в Бресте? Если верить мемуарам одного из организаторов – советского комбрига Семёна Кривошеина, то это был парад. О том же говорил другой участник - немецкий генерал Гейнц Гудериан, написавший, что это был Deutsch-sowjetische Siegesparade in Brest-Litowsk (германо-советский парад победы в Брест-Литовске).

В материалах кинохроники и на многочисленных фотографиях мы видим именно парад, то есть прохождение торжественным маршем по центральной улице города подразделений XIX моторизованного корпуса вермахта (командир корпуса - генерал танковых войск Гудериан). За немецкими войсками следует 29-я отдельная танковая бригада РККА.

Однако неосталинисты и им сочувствующие утверждают: ничего подобного. Мало ли что написал Кривошеин и тем более Гудериан? Тот же аргумент, в случае других событий, применяется многократно. Мало ли что написала газета «Правда»? (читайте первую часть этой статьи). Мало ли что сказал Молотов, Сталин… Они на самом деле не то имели в виду. Не парад это был, а церемония вывода немецких войск из Бреста. Это версия неосталинистов.

Гейнц Гудериан (в центре) и Семён Кривошеин (справа). Брест, 22 сентября 1939 года.

Действительно, прохождение военных частей в Бресте являлось частью официальной процедуры передачи бывшего польского города Бреста и Брестской крепости советской стороне. Но разве от этого парад перестаёт быть парадом?

К тому же, не следует вырывать из исторического контекста одно единственное событие и рассматривать его отдельно. Важно знать, что этому параду (проводам) предшествовало и что последовало за ним.

Кривошеин не хотел проводить парад (официальное объяснение – усталость войск после марш-броска). Но Гудериан настаивал. Решили, что оба командира будут стоять на трибуне, а мимо пройдут походные колонны германских войск. Советские войска своими знамёнами салютуют проходящим частям. Оркестры исполняют военные марши… У Гудериана это описано так: «Наше пребывание в Бресте закончилось прощальным парадом и церемонией смены флагов в присутствии комбрига Кривошеина»). В некоторых документах той поры то же самое событие обозначено как «торжественный марш» (Vorbeimarsch).

Владимир Мединский в своей книге «Война. Мифы СССР. 1939-1945» пишет, что парада в Бресте «попросту не было». Кинохронику он объясняет «искусным киномонтажом» («конечно, не Лени Рифеншталь, но школа, школа…»). С общеизвестными историческими фотографиями у Мединского всё ещё проще: «фантасмагорическая ложь, выдумка и фотошоп того времени». Эти слова противоречат ещё одной версии. Некоторые «исследователи» называют события 22 сентября 1939 года «церемонией вывода немецких войск под наблюдением советских представителей». Мединскому этого недостаточно. Ему ближе версия киномонтажа.

Впрочем, войска вермахта и РККА всё же маршировали по Бресту, - признаёт Мединский. Однако в разное время. Поэтому «тени пляшут». По версии Мединского, военная техника отбрасывала тени вперёд и налево, а советская – вперёд и направо. «Есть в этом что-то сюрреалистическое, - сказано в книге министра культуры РФ, -… что-то от знаменитых кадров высадки американцев на Луну».

Здесь заодно Мединский «поддел» и американцев. Таков уровень дискуссии.  В той вульгарной школе «исторической науки», к которой принадлежит г-н Мединский, человек на Луну ещё не высаживался.

Книги, подобные «историческому труду» «Война. Мифы СССР. 1939-1945», предназначены для тех, кто готов верить авторам на слово. Сказано же «тени пляшут» - значит, пляшут. Других доказательств не требуется. Чуть что – фотошоп (это универсальное объяснение, оно применяется вплоть до «опровержений» гибели псковских десантников в Донбассе в 2014 году).

Тему парада или торжественного марша обсуждают так, словно это был единственный случай сотрудничества фашистской Германии и СССР. Как будто немецкие корабли не заходили в советские порты. Как будто СССР не поставил в 1939 – 1941 году в Германию огромное количество нефти, стратегического сырья и продовольствия. Это вам не парад-марш-проводы.

«Разрешить Наркомвнешторгу из особых запасов произвести поставку в Германию…»

Война СССР и Германии была на носу, а Политбюро снова собралось, чтобы принять такой документ: «Выписка из решения Политбюро ЦК ВКП(б)»: ПЗЗ/176, 03.06.41 г. В выписке говорилось:

«1. Разрешить Наркомвнешторгу из особых запасов произвести поставку в Германию во исполнение договора: – меди 6 000 тонн, никеля 1 500 тонн, олова 500 тонн, молибдена 500 тонн, вольфрама 500 тонн.

2. Разрешить УГР выдать Наркомвнешторгу 300 тонн молибден-концентрата с содержанием металла 51 % в обмен на ферромолибден по коэффициенту содержания. "Пост. СНК № 1461-532сс. 3/VI-41г."»

За 1940 год Германия получила 657 тысяч тонн нефтепродуктов и почти 1 миллионов тонн зерна.

Проще всего назвать это фейком и продолжать утверждать, что Советский Союз вступил во Вторую мировую войну только 22 июня. А всё, что было до того, особенно в Польше, по версии Мединского, являлось не войной, а было «инкорпорацией и возвращением части польской территории» (однако даже Мединский признаёт, что Сталин умело стравил Англию и Францию с Германией).

Первая полоса газеты «Правда», 18 ноября 1940 года. № 320 (8366).

Замечательное словечко - «инкорпорация», то есть «присоединение к государству новой территории, представлявшей ранее независимое государство». Если вам не нравятся понятия «захват» или «аннексия», то применяйте слово «инкорпорация». Оно оправдает всё что угодно.

Мы не присоединяли, мы возвращали. После таких объяснений какое может быть продолжение «дискуссии»? Оппонент повержен.

По версии Мединского, связи между договором Молотова-Риббентропа и нападением на Польшу 1 сентября 1939 года нет, потому что Гитлер утвердил дату нападения ещё в апреле 1939 года. А все боестолкновения Красной Армии с поляками носили «случайно полицейский характер».

Запомните всего несколько универсальных слов и фраз: «полицейский характер», «инкорпорация», «походный марш», «учения», «фальшивка», «фотошоп», «вброс», «передёргивание» и применяйте их во всех спорных случаях. Это позволит вам отбиться от самых, казалось бы, бесспорных аргументов.

«В атмосфере взаимного доверия»

Открываем газету «Правда», № 317 (8383), 15 ноября 1940 года. На первой полосе сверху напечатано: «Во время пребывания в Берлине в течение 12-13 ноября сего года председатель Совета народных комиссаров СССР и  народный комиссар иностранных дел т. В.М. Молотов имел беседу с рейхсканцлером г. А. Гитлером и министром иностранных дел г. фон-Риббентропом. Обмен мнений протекал в атмосфере взаимного доверия и установил взаимное понимание по всем важнейшим вопросам, интересующим СССР и Германию. Тов. В.М. Молотов также имел беседу с рейхсмаршалом г. Герингом и заместителем г. Гитлера по партии национал-социалистов г. Гессом».

Чуть ниже мы узнаём, что 14 ноября Риббентроп заехал за Молотовым в замок Бельвю, для того чтобы проводить наркома на Антгальтский вокзал. «Проводы т. Молотова проходили в торжественной обстановке. Антгальтский вокзал был украшен зеленью и цветами». Молотова провожали с почётным караулом. На вокзал прибыл с десяток руководителей Германии, включая «начальника германской полиции г. Гиммлера, руководителя германского трудового фронта г. Лея…»

Двадцать два месяца, предшествующих нападению Германии на СССР, советские газеты  рассказывали о фашистской Германии в таком же благостном тоне. Советских читателей «кормили» информацией про атмосферу взаимного доверия. В «Правде» появлялись публикации вроде той, что вышла 1 декабря 1940 года (№ 333 (8379)). ТАСС сообщило про акцию погребения в Бухаресте останков создателя «Железной гвардии» ультраправого политика и террориста Корнелиу Кодряну и ещё 13 легионеров. «Германский имперский наместник в Вене Бальдур фон Ширах, - пишет газета «Правда», - возложил на гроб Кодреану (так тогда в советской печати именовали Кодряну – Авт.) венок от Гитлера, руководитель заграничной национал-социалистической партии Боле возложил на гроб Кодреану венок от заместителя Гитлера – Гесса». Все публикации о нацистах в советских газетах в то время носили либо нейтральный характер, либо в них чувствовалась плохо скрываемая симпатия. Исчезли фельетоны и карикатуры. Всё произошло так, как было отмечено тайным советником, заведующим восточноевропейской референтурой политико-экономического отдела МИД Германии Карлом Юлиусом Шнурре 27 июля 1939 года. Это был секретный меморандум, появившийся после берлинских переговоров Шнурре с советским временным поверенным в делах СССР в Германии Георгием Астаховым и главой советского торгового представительства Евгением Бабариным. Кроме восстановления сотрудничества между Германией и СССР в экономической области и нормализации политических отношений там был пункт и об «уважении интересов другой стороны в прессе и общественном мнении». Начиная примерно с 19 августа 1939 года (с момента заключения германо-советского торгового соглашения) и вплоть до 22 июня 1941 года советская пресса стала оказывать уважение фашистской Германии.

Ежедневно на международной полосе появлялись сообщения о Второй мировой войне. Впрочем, название «мировая» тогда не употреблялось. Во всех советских газетах – и центральных, и провинциальных писали «Англо-германская война», «Англо-итальянская война»...

В том же номере «Правды» от 1 декабря 1940 года в рубрике «Сегодня в кинотеатрах» можно прочесть о том, что в «Авангарде» показывали фильм «Вратарь», в «Диске» - фильм «Большая жизнь», в «Художественном» - «Великий гражданин», в кинотеатре им. III Интернационала – «Броненосец Потёмкин»… Но нескольких фильмов, снятых незадолго до 1940 года, в советских кинотеатрах увидеть было тогда невозможно. В том числе и фильм, который Сталин любил пересматривать после 22 июня 1941 года. Речь, разумеется, о пропагандистском фильме «Если завтра война…» режиссёра Ефима Дзигана, снятого в 1938 году по сценарию Михаила Светлова и Георгия Берёзко с Всеволодом Санаевым в главной роли. В его титрах было указано: «Батальный фильм на хроникальном материале». Когда он снимался, то СССР с Германией договор о дружбе и границе ещё не подписывал. Поэтому фильм начинается с сообщения по радио о «провокационных выступлениях фашистских агрессоров» на границах СССР. Вражеские генералы в фильме говорят по-немецки. На вражеских танках, вторгающихся на территорию СССР, изображена свастика. Фашисты кричат «Да здравствует наша раса!»… На экранах это кино появилось только после нападения фашистов на СССР, после чего удостоилось Сталинской премии II степени за 1941 год. А в 1940 году за демонстрацию этого фильма запросто могли бы расстрелять.

Похожая участь ждала роман только набиравшего популярность автора Николая Шпанова. Его самый известный роман «Первый удар. Повесть о будущей войне», изданный в 1938 году Военным издательством НКО СССР в учебной серии «Библиотека командира», пришлось срочно изымать из советских магазинов и библиотек. «Первые же разрывы советских бомб подтвердили со всей очевидностью тяжёлый для германского командования недостаток технических войск, - написано у Шпанова в романе, рабочее название которого было «Двенадцать часов войны».

Один из героев романа произносит речь: «Мы с вами, товарищи, живём у самой границы, но это не пугает нас. Мы знаем: в тот же миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная армия перейдёт границы вражеской страны… Большевики - не пацифисты. Мы - активные оборонцы. Наша оборона - наступление… Слава создателю советской авиации великому Сталину!..»

В этой книге Николая Шпанова война с немецкими фашистами показана в бодром телеграфном стиле: «В 17 час. первые германские самолёты перелетели границу СССР. В 17 час. 01 мин. начался воздушный бой. В 17 час. 30 мин. последний неприятельский самолёт первой волны покинул пределы Союза. В 17 час. 34 мин. советские истребители прорвали охранение противника и вошли в его расположение…»

Но даже такая победоносная война на страницах романа советское руководство в сентябре 1939 года уже не устраивала. Германия официально перестала считаться вражеским государством. Зато по-прежнему в библиотеках пользовалась спросом одна из любимых художественных книг Сталина тридцатых годов «Разрушение Парижа» авторства Майора Гельдерса. Это псевдоним немецкого писателя и военного Роберта Кнаусса (Robert Knauss). К 1944 году он дослужился до генерала Люфтваффе, а до этого сразу после начала Второй мировой войны участвовал в боях в Польше, был начальником штаба командующего ВВС в Норвегии, исполняющим обязанности начальника штаба 1-го Воздушного Флота.

«Разрушение Парижа» по-немецки было издано в Германии ещё до прихода Гитлера к власти - в 1932 году. В том же году его перевели на русский и показали Сталину. Он прочёл и 12 июня 1932 года написал письмо Клименту Ворошилову: «Здравствуй, Клим! Книжку Эльдерса («Разрушение Парижа») просмотрел. Занимательная книжка. Надо бы обязательно издать её на русском языке. Она будет культивировать у нас дух хорошего боевизма среди лётчиков, она облегчит воспитание дисциплинированных героев лётного дела. Кроме того, книжка содержит ряд поучительных указаний, полезных нашим летчикам. Надо издать её либо в виде отдельной книжечки, либо в виде фельетонов в «Красной звезде». Обязательно!». (Советское руководство. Переписка. 1928–1941. С. 175–176. РГАСПИ Ф. 74, Оп. 2. Д. 38. Л. 64–65).

Воюют в этом романе не немцы с французами, а англичане с французами. Они же и разрушают Париж. Англичане действительно начнут бомбить Париж, но только после того, как его во время Второй мировой войны захватят немцы.

Рекомендации Сталина, конечно же, учли. Роман Майора Гельдерса в сокращённом варианте напечатали в «Красной звезде» и в военном журнале «ЛОКАФ» (Литературное объединение Красной Армии и Флота), позднее переименованном в журнал «Знамя». «Разрушение Парижа» в СССР вышло по-русски и отдельной книгой – в 1932 и 1934 годах.

Второе издание Сталин подарил своему двенадцатилетнему сыну Василию – будущему лётчику, написав на обложке: «Ваське Красному от И. Сталина на память. 24.III 34. Москва».

К этому времени ветеран Первой мировой войны Роберт Кнаусс написал записку Герингу, в которой изложил свои планы бомбардировки Парижа уже не в художественной форме, а в форме секретного военного плана. Герингу план понравился. Кнаусс оставил гражданскую авиацию и снова вернулся на военную службу. Позднее он дополнит свой роман новыми страницами.

«Фальшивая война с Германией»

Неосталинисты называют войну Британского союза с Германией в 1939 – 1941 году фальшивой. Так и пишут: «Фальшивая война с Германией». Они считают, что «хозяева Запада были готовы отдать Гитлеру почти всю Европу, чтобы он организовал «крестовый поход» на Восток, против русской (советской) цивилизации…Таким образом, вместо того, чтобы воевать с Берлином, хотя ему официально объявили войну, Лондон и Париж готовились к ударам по СССР на севере и юге, явно подталкивая Гитлера начать общий «крестовый поход» Запада против русской (советской).**

Немецкий генерал Альфред Йодль, позднее повешенный по решению Нюрнбергского трибунала, так оценил ситуацию, сложившуюся осенью 1939 года: «Если мы не потерпели крах ещё в 1939 году, то лишь потому, что во время польской кампании 110 французских и английских дивизий ничего не предприняли против 23 дислоцированных на Западе немецких дивизий». Но здесь происходит смешение двух начальных периодов войны. Первый из них – так называемая «Странная война» – протекала до прихода к власти в Великобритании правительства Уинстона Черчилля (Георг VI официально назначил Черчилля премьер-министром 10 мая 1940 года). После этого «Странная война» - выжидательная, сменилась «Битвой за Англию».

На Западе действительно было множество влиятельных людей, чья позиция была схожа с позицией Сталина. С той лишь разницей, что они были бы не прочь руками Гитлера «сломать хребет СССР» или хотя бы значительно ослабить его позиции. Сталин же руками Гитлера намеревался примерно то же самое сделать с Францией и Великобританией.

Но время таких персон как Чемберлен, Галифакс, Фланден, Шотан, Петен и прочих заканчивалось. Начиналось время Черчилля и де Голля. Сторонники решительной войны с фашистской Германией с лета 1940 года, после захвата Германией Норвегии, на Западе набирали силу. Война становилась ожесточённой и кровопролитной. С июня 1940 по июнь 1941 года немецкая авиация совершила свыше 46 тысяч самолёто-вылетов на Великобританию, сбросив около 60 тысяч тонн бомб и потеряв при этом 1733 самолета. Англичане потеряли 915 самолета. Несколько английских городов были разрушены. Особенно пострадал Ковентри – крупный центр оборонной промышленности. Только во время первой ночной бомбардировки 15 ноября 1940 принимали участие до 437 самолётов. Непрерывная бомбардировка длилась около 11 часов. На город сбросили невероятное по тем временам количество зажигательных и фугасных бомб и парашютных мин. Были серьёзно повреждены 12 авиационных заводов города. Кроме этого Ковентри в последующие месяцы и годы немцы бомбили ещё 40 раз. Всё это трудно назвать «фальшивой войной». Особенно учитывая то, что в это же самое время СССР активно обеспечивал Германию стратегическим сырьём и топливом.
Высокопоставленные немецкие военные принимали участие в параде 1 мая 1941 года на Красной площади. Сегодня кинохроника этого события находится в свободном доступе. Маршал Семён Тимошенко приветствовал генерала Эрнста-Августа  Кёстринга, полковника Ганса Кребса и других (Кёстринг с  сентября 1942 года стал уполномоченным по вопросам Кавказа при группе армии «А»; отвечал за формирование «туземных» воинских частей. Кребс был одним из главных разработчиков плана нападения на СССР, позднее став последним начальником генерального штаба вермахта. Именно Кребс лично сообщил маршалу Василию Чуйкову о самоубийстве Гитлера, а вскоре покончил собой в бункере имперской канцелярии).

«Ты слышишь: не только потомки, нас предки за это клянут…»

Некоторые книги после августа 1939 года в СССР не запрещали, а подвергали редакции – изымали негативные высказывания о фашистах. Такая участь постигла рассказ Аркадия Гайдара «Голубая чашка». В оригинале у Гайдара говорилось: « - Есть в Германии город Дрезден, - спокойно сказал Пашка, - и вот из этого города убежал от фашистов один рабочий, еврей. Убежал и приехал к нам. А с ним девчонка приехала, Берта…»

В 1940 году сочетание слов «Германия», «Дрезден», «еврей» в СССР было уже нежелательным. Поэтому возник новый вариант: «Есть за границей какой-то город, и вот из этого города убежал от буржуев один рабочий». Не придерёшься. Лишняя тень на нацистскую Германию не упадёт.

В первоначальном варианте 1936 года у Гайдара про мальчика Саньку и девочку Берту сказано: «Перелез через забор и орёт оттуда: «Дура, жидовка! Чтоб ты в свою Германию обратно провалилась!» Это в «Голубой чашке» выкрикивает некий Санька. «А Берта дуру по-русски уже хорошо понимает, - пишет Гайдар, - а жидовку ещё не понимает никак. Подходит она ко мне и спрашивает: «Это что такое жидовка?» А мне и сказать совестно». Абзац заканчивается словами: «Поднял я тогда с земли камень, сунул в карман и думаю: «Ну, погоди, проклятый Санька! Это тебе не Германия. С твоим-то фашизмом мы и сами справимся!»

Министр культуры РФ Владимир Мединский во время открытия бюста Сталину возле «Домика Сталина» в деревне Хорошево Ржевского района Тверской области. 2016 год.

Но в исправленном варианте 1940 года всё стерильно. Ни жидовки, ни упоминания Германии, ни «своего фашизма» там нет, а вместо этого: «"Дура, обманщица! Чтоб ты в свою заграницу обратно провалилась! А Берта по-русски хорошо понимает, а дуру и обманщицу ещё не понимает никак. Подходит ко мне и спрашивает: "Это что такое дура?" А мне и сказать совестно... Я и думаю: "Ну, погоди, приятель Санька, с твоим-то буржуйством мы и сами справимся!"». Фашизм цензорами заменяется на «буржуйство». Нечто похожее происходило и с изменением внешней политики СССР с весны 1939 года, когда Сталин поставил на пост наркома иностранных дел Вячеслава Молотова. Приоритеты изменились. Великобритания превращается для руководства СССР во врага № 1.

В мемуарной книге немецкой коммунистки и публициста Маргарет Бубер-Нойманн подробно рассказывается о том, какая участь постигла переехавших из Германии в СССР антифашистов. В 1935 году Рафаэль Бубер (сын еврейского философа еврейского происхождения  Мартина Бубера) и его жена Маргарет Бубер-Нойман вынуждены были, спасаясь от фашистов, переехать в Москву. Через два года - в 1937 году - Рафаэля Бубера казнили как «общественно опасного элемента», а его жену в 1938 году приговорили к пяти годам лагерей и отправили в Караганду. После заключения в сентябре 1939 года договора о дружбе и границе между СССР и Германией Сталин по запросу Германии начал выдавать немецких эмигрантов Гитлеру. В 1940 году Маргарет Бубер-Нойманн депортировали. Выдача состоялась в феврале 1940 года. Эмигрантов передавали немцам на мосту через Буг в Брест-Литовске. СССР, таким образом, с ноября 1939 года по май 1941 года передал фашистам около 350 заключённых, не считая их родственников. В Германии Маргарет Бубер-Нойманн, по выражению гестапо, «взяли под охрану», то есть отправили в концентрационный лагерь СС Равенсбрюк - крупнейший женский концентрационный лагерь нацистов. Точно так же поступали профашистские французские власти Виши, депортировавшие по запросу Германии евреев и коммунистов.

Всего же после заключения Советско-германского пакта 1939 около 4 тысяч коммунистов и членов семей были переданы в руки гестапо. И это не считая тех, кто был в тридцатые и сороковые годы уничтожен непосредственно в СССР. Из 43 членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПГ, действовавшего в период Веймарской республики, в Германии было убито 5 человек, а в СССР – 7. Из 131 члена и кандидатов в члены ЦК КПГ 19 человек репрессировали немецкие нацисты, а 15 или 16 – советские коммунисты. Бежавшего в СССР Ханса Киппенбергера (коммуниста, депутата Рейхстага в 1928 -1933 годах) расстреляли в 1937 году. Погибла и его жена Теа. Дочь сослали в Сибирь. Одного из основателей Коммунистической партии Германии Вилли Леова, члена ЦК КПГ с 1928 года, руководителя Союза красных фронтовиков и депутата рейхстага в 1928-1933 годах, ближайшего соратника Эрнста Тельмана, расстреляли в СССР в тот же день, что и Киппенбергера – 3 октября 1937 года. Список расстрелянных, отправленных в сталинские лагеря или переданных гестапо состоит из тысяч имён.

В уничтожении антифашистов в СССР не было никакой идеологии. Людей приносили в жертву в прямом смысле – во имя тактических соображений. В этом не было ничего личного. Сталин старался быть прагматиком и поступал с живыми людьми так, словно они уже были мёртвыми. В большой политической игре он, как ему, видимо, казалось, выбрал меньшее зло – временный союз с Гитлером. И это во многом предопределило в будущем  гибель десятков миллионов людей разных наций.

***

Одно из самых пронзительных стихотворений о войне Константин Симонов написал в июле 1942 года, когда возвращался с фронта. Это было «Безыменное поле», перекликающееся с лермонтовским «Бородино». Оно про отступление Красной Армии: «Ты слышишь, товарищ, ты слышишь, // Как мёртвые следом идут, // Ты слышишь: не только потомки, // Нас предки за это клянут…» Если бы с фашизмом боролись последовательно и всем цивилизованным миром, то не было бы никакого отступления. А может быть, и наступления фашистов не было бы.

Приказ «Ни шагу назад» надо было издавать не в 1942, а в 1939 году. Или раньше. До того, как началась большая война. Но договоры августа-сентября 1939 года, заключённые СССР с Германией, наоборот - являлись отступлением. Фашистам сделали гигантские уступки. Это был  огромный шаг назад. Он не усыпил бдительность Гитлера. Скорее, разжёг его аппетит. Все, кто даже мысленно допускал союз с теми, кто представлял абсолютное зло, ответственны за разжигание Второй мировой войны.

Если бы не события 1939 года, не нужно было бы в 1942 году издавать приказ № 227 «Ни шагу назад», после которого Симонов и написал «Безыменное поле»: «Клянёмся ж с тобою, товарищ, // Что больше ни шагу назад! // Чтоб больше не шли вслед за нами // Безмолвные тени солдат».

Но эти безмолвные тени, если приглядеться, по-прежнему неподалёку. Прошло почти восемьдесят лет. Но самую страшную войну в России с некоторых пор предпочитают из тех же тактических или пропагандистских соображений преподносить так, как будто не было событий 1937-1941 года. Намеренно не замечая «прОклятых и убитых».